Юрий Нестеренко - Приговор

героя-мученика для нее — всего лишь красивый сюжет из отцовской книги…

хотя кому, как не ей, понимать, что такое смерть? Ладно. Продолжим пока

беседу.

— Значит, ты на стороне Йорлингов, — произнес я.

— Ну разумеется, — возмущенно фыркнула она. — На чьей же еще?

— Видишь ли, — настал и мой черед блеснуть логикой, — быть против

Лангедаргов и быть за Йорлингов — это не совсем одно и то же.

— Пожалуй, ты бы нашел общий язык с моим отцом. Он не любил

политику и никогда не хотел ей заниматься. Но он был вассалом графа

Рануара, а тот, в свою очередь — вассал герцога Йорлинга. У нас и

войска-то настоящего не было. Дюжина дружинников на постоянном

жаловании, и то отец ворчал, что в такой глуши они только зря едят свой

хлеб, и четыре десятка деревенских ополченцев. Когда пришел приказ

графа, мы отправили их в его распоряжение, оставив для охраны замка

только пятерых. Почти все, кого мы отослали, полегли в Тагеронской

битве. Вернулись трое селян, из них один без руки… А потом пришли

лангедаргцы. Отец вооружил всех слуг — конюха, псаря… Эрик тоже

дрался, хотя ему еще не было полных четырнадцати. Но и при этом наш

гарнизон не достигал и полутора десятков. Замок пал в первый же день. Не

думаю, что грифонцам он хоть чем-то мешал. Но они перебили всех — просто

за то, что мы вассалы Йорлингов. Понимаешь?

— Слуги тоже все погибли?

— Да. Я похоронила их вместе с моей семьей. Может, это и не совсем

по правилам, но они честно сражались и отдали жизнь за своих хозяев. Я

считаю, они достойны лежать рядом с ними. Да и… не всегда можно было

разобрать, кто есть кто… Не знаю, правда, что стало со служанками.

Они, конечно, не сражались, но были в замке. Я слышала их крики, но не

нашла тела.

Я легко мог догадаться, что с ними стало. Действительно, едва ли их

убили — кому мешают простые холопки? Скорее всего, отпустили после того,

как натешились. И служанки, конечно, поспешили убраться отсюда подальше,

не пытаясь выяснить, остался ли кто-нибудь еще в живых. Что ж — трудно

их за это упрекнуть.

— Ну ладно, — я решил сменить тему, — солнце скоро сядет, а я

сегодня еще не ужинал. Ты как?

— У меня есть свежий заяц, — кивнула она. — Сейчас зажарим

по-быстрому.

Все-таки ужин из баронских запасов, подумал я.

— Чему ты улыбаешься?

— Твоему гостеприимству. Вообще-то у меня и у самого есть кое-какие

припасы. Немного, правда…

— Пустое, — отмела Эвьет мои неуверенные возражения. — Ты теперь

работаешь на меня, а я должна заботиться о своих людях. Идем.

И она, не дожидаясь ответа, повернулась к выходу из комнаты и

быстро пошла вперед, мелькая черными пятками. Арбалет, уже снятый с

боевого взвода, она по-прежнему несла в руке.

Эвьет привела меня на кухню замка. Здесь сохранились очаг и

кое-какая металлическая утварь, включая несколько ведер; в двух из них

была чистая вода, а рядом стоял глиняный кувшин — с отбитой ручкой, но в

остальном целый. В углу даже валялся большой опрокинутый котел, в

котором можно было приготовить еду на добрую сотню человек. Видимо,

некогда род Хогерт-Кайдерштайнов знавал лучшие времена, когда

численность гарнизона и работников замка была намного больше, чем при

последнем бароне. Ныне край котла был поеден ржавчиной, но днище,

похоже, оставалось целым. Больше всего меня удивило, что здесь был стол,

хотя и явно не тот, которым пользовались тут раньше. Тот наверняка

сгорел при пожаре. Этот был сколочен из грубых досок и установлен на

четыре ножки, вырубленные из необработанного, даже с корой, ствола

молодого дерева около двух дюймов толщиной. Гвозди, скреплявшие

конструкцию, были вбиты сверху сквозь доски прямо в верхние срезы ножек.

Все сооружение явно не было вершиной плотницкого мастерства, но,

очевидно, функцию свою выполняло.

— Сама сделала, — как бы между прочим сообщила Эвьет, проследив

направление моего взгляда. Она прошла в угол кухни и вернулась с тушкой

зайца в одной руке и ножом и миской в другой.

— Откуда ты взяла доски?

— Оторвала от причала. У нас на озере была пристань и лодки.

Пристань они не тронули, но лодкам дно пробили. Жалко, рыбачить с лодки

было лучше, чем с берега.

Она быстрым движением вспорола зайцу брюхо и принялась сноровисто

сдирать шкуру. Я смотрел на это спокойно — моя биография была не из тех,

что воспитывают излишнюю брезгливость. Но большинство юных аристократок

— и ровесниц Эвьет, и девиц постарше — наверняка были бы в ужасе от этой

сцены. Мне, однако, ловкость, с которой моя новая знакомая разделывала

тушку, импонировала куда больше, чем лицемерные слезы о "бедном зайке",

час спустя сменяющиеся здоровым аппетитом при поедании зайчатины.

— Разожги пока очаг, — деловито велела мне Эвьет. — Кремень и

огниво там.

В очаге уже был заблаговременно сложен сухой хворост, и разжечь его

не составило труда. Забреди я в это помещение раньше, чем в комнату с

трофеями — уже по одному этому понял бы, что замок не необитаем.

— Шкурку оставь, — сказал я, заметив, что Эвелина собирается

выбросить ее в ведро вместе с требухой. — За нее еще можно выручить

деньги. Или еще что-нибудь.

— Это же летний заяц, — удивилась охотница. — Кому он нужен? Меха

добывают только зимой.

— Сейчас могут купить любое барахло, — возразил я. — Округа очень

обеднела за последние годы. Как, впрочем, и вся страна.

— Это я помню, — кивнула Эвьет. — Отец говорил, что дела идут все

хуже и хуже. Из-за войны некому стало обрабатывать землю, а еще почти

прекратилась торговля.

— Сейчас все стало еще паршивей, чем три года назад. Два засушливых

лета подряд, вспышка холеры на западе… Кажется, самой природе

осточертели люди с их постоянной враждой.

Эвелина нанизала тушку на стальной прут и повесила над огнем. Затем

привычным движением вытерла окровавленные руки о свои лохмотья. Я понял,

почему ее тряпье все в бурых пятнах.

— Знаете что, госпожа баронесса, — решительно сказал я, — вам

необходимо привести себя в соответствие с вашим титулом.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась она.

— В первую очередь как следует вымыться. И переодеться.

— Я очень страшно выгляжу? — очевидно, с тех пор, как в замке не

осталось целых зеркал и стекол, она не видела себя со стороны. И не

особо задумывалась о своей внешности, благо у нее были проблемы

посерьезней.

— Откровенно говоря, сударыня, вы похожи на лесную кикимору.

На сей раз уже в моих словах тон контрастировал с содержанием, и

она прыснула, не обидевшись. Затем все-таки извиняющимся тоном пояснила: