Сергей Палий - Чужой огонь

Присутствующие затряслись в приступе дикого хохота.

Дионис опрокинул в себя стакан коньяка и швырнул пустую тару в гигантское витражное окно. Толстое стекло стоически перенесло выходку юноши, и отпружинивший стакан попал точно по темечку Афине, обгладывающей запеченную индюшачью ногу. Богиня, покровительствующая науке, размазала по щекам помаду вперемешку с жиром и швырнула обкусанный окорочок в Диониса. Бог виноделия вовремя увернулся, пропуская снаряд над левым плечом, и завопил:

– Гуляй! Веселись! Валим на улицу!

– В ломы, – отмахнулся хромой Гефест, ловко лузгая семечки и плюясь кожурками во все стороны. – Обожаю подсолнухи!

Максим с ужасом глядел вокруг. Некогда роскошный зал ресторана походил на портовый кабак после солидного погрома. Одна из тяжелых люстр валялась на полу, придавив кого-то из обслуги. Под беднягой растеклась темная лужа, и, похоже, никому до этого не было дела, кроме оскорбленного осла, который подошел к телу и принялся настороженно к нему принюхиваться. Бахрома на занавесках тлела. Часть посуды была перебита – осколки фарфора и хрусталя валялись повсюду, другая часть загажена до неузнаваемости. В разбитом зеркале криво отражался заваленный остатками жратвы камин. На паркете была накидана бесформенная груда тряпья.

– Знакомьтесь, – обратился Зевс к присутствующим. – Это Максим.

Осел отвлекся от обнюхивания трупа придавленного люстрой официанта и приветственно фыркнул. Артемида, не переставая лобызаться с Аполлоном, скосила глаза и помахала рукой. Дионис картинно приподнял шляпу и решительно заявил:

– Штрафную! Штрафную, мать твою!

– Я не… – начал Долгов, все еще не оправившись от шока.

– Чего ты «не», чего ты «не»! – передразнил его юноша. – Все ты «да»! Ну-ка иди сюда, сейчас на брондер… бундер… на брудершафт тяпнем! Так это у вас называется, кажется?

– Давай-давай! – ободряюще сказала Афродита. – Богу пьянства отказывать нельзя…

Максим, переборов искушение еще раз взглянуть на тело погибшего официанта, подошел к Дионису и взял из его рук бокал.

– Чего пальцы-то дрожат? – поинтересовался юноша. – Вмазал уже, что ли?

Максим хотел ответить, но Дионис уже ловко пропустил свою руку под его локоть и, шумно выдохнув, выпил. Максим вдруг почувствовал, что нужно тоже срочно опрокинуть в себя содержимое бокала. Он залпом влил в себя прохладную водку. Она слегка обожгла пищевод, скатилась приятным цунами в желудок. Господи, как хорошо! Почему он раньше не мог распробовать вкуса этого чудесного нектара?! Какой же он глупец…

Дионис выпростал руку из-под локтя Максима, и тот почувствовал, как блаженство исчезло. Во рту появился горький привкус спирта, хотя водка была явно не суррогатная.

– Ладно, больше не буду напускать на тебя морок, – смилостивился Дионис.

– Будь добр.

– Но тогда ответь на один вопрос, консультант…

– Максим. Меня зовут Максим, – сказал Долгов, подхватывая кусочек буженины с уцелевшего блюда.

– Ой-ой-ой, какие мы нежные! – нетрезво покачнувшись, рассмеялся Дионис. – Ты бы особенно не выпендривался… Максим. А то я из тебя в два счета хронического алкаша сделаю. До конца дней будешь трястись за каждый глоток денатурки и милостыню на опохмел просить вместо утренней зарядки.

Максим благоразумно решил промолчать.

– А вопрос такой, – сказал Дионис, панибратски его обнимая. – Вот ты на секунду почувствовал мой морок, тебе подумалось нечто вроде: «Как же я мог до сих пор не распробовать вкуса этого чудесного напитка?» А потом оказалось, что все это иллюзия, и в твоем желудке обыкновенная водяра, хоть и не худшего качества. Что лучше – иллюзия блаженства или обыкновенное опьянение?

– Разве обыкновенное опьянение – не иллюзия блаженства?

Дионис слегка отстранился от Долгова и посмотрел на него подозрительно трезвым взором своих чуть раскосых глаз. Нелепая шляпа бога съехала на затылок, из-под ее полей выбился вихор.

– Верно, – сказал он. Хитро ухмыльнулся и повторил: – Верно.

К ним приблизился Аполлон, покачиваясь и застегивая на ходу ширинку.

– Ты наш консультант, верно? – спросил он.

– М-да… – Максим пожал плечами.

– И за каким хером только Зевс взял человека, у которого творческий потенциал не выше среднего? – Покровитель искусства задумчиво почесал в паху.

– Чтобы не шибко умничал, – огрызнулся Долгов. Аполлон нахмурился, но морщинки на его высоком мраморном лбу тут же исчезли. Бог заржал.

– Во дает! Слышь, Дионис, а он приколист!

– Да, – откликнулся Дионис, – нормальный чел.

Максима била внутренняя дрожь. Не от испуга или обиды, даже не от злости – от непонимания трепыхалось что-то мерзкое возле сердца. Что за спектакль? Зачем они издеваются над ним? Или?…

Он даже слегка вздрогнул от неожиданной догадки. Конечно! На кой ляд богам вообще над кем-то издеваться? Между ними и смертными такая пропасть, что понять их истинные намерения не представляется возможным. Они просто-напросто ведут себя естественно. А то, что их поведение не укладывается в общепринятые модели, к которым мы привыкли, так это неудивительно! Ведь мораль, этические нормы, система ценностей этих… существ отличаются от человеческих настолько, что мы будто существуем в разных измерениях.

Те вещи, которыми дорожат люди, богам до фонаря.

Вот оно – самое пугающее звено во всей этой цепочке несоответствий… Нужно лишь отстраниться от леденящего трепета в груди, и кусочки паззла становятся на свои места.

Грациозный Аполлон легонько толкнул Максима в плечо, возвращая в реальность.

– Эй, ты чего напыжился, будто таракана съел? Пойдем, покажу кое-что.

Он дал пинка ослу, вставшему поперек прохода, и двинулся в дальний угол зала, где располагалась дверь, ведущая на кухню. Максим последовал за ним.

Возле двери Аполлон остановился, взялся за резную ручку и спросил Долгова, прищурившись:

– Как ты считаешь, в чем ценность настоящего произведения искусства? Не обыкновенной ремесленной поделки, коих миллионы вокруг, а великого творения. Шедевра.

Максим задумался. Он никогда не размышлял на эту тему – как-то не было повода.

– Испытание временем?

– Ерунда. Время бесконечно – таких произведений искусства, которые могли бы представлять ценность в течение вечности, не существует.

– Что же тогда… – Максим посмотрел в глаза Аполлона. Глубокие, темные. Предположил: – Творение, рожденное в муках?

– Да, – прошептал бог. – Именно. Только такая работа запомнится, только в ней будут сквозить боль, страдания. Только такой шедевр принесет впоследствии мастеру, создавшему его, истинное наслаждение. Когда художник осознает, что работа закончена, он почувствует блаженство.