Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

Эллис Арданьян грустно посмотрела на нее и улыбнулась. Чуть-чуть. Уголками рта.

— Руслана, девочка моя, если ты думаешь о возможном соперничестве машин и человека… О пресловутом бунте машин… То… То это просто невозможно. Поскольку все, созданное человеческими руками, уже несет в себе отпечаток человеческого разума. Его души. И поэтому сейчас, как и во все времена, можно говорить не о борьбе человека с машиной, а человека с человеком.

— Тут есть один нюанс, — мягко перебил ее Хастон. — И после того, как вы бросили меня на Земле, у меня было время разобраться в нем. Около ста лет назад наша группа сделала одну ошибку. Вернее, ее сделали еще пару тысяч лет назад древние греки, а мы… Мы ее усугубили.

— Ну-ну… — чуть насмешливо начал Джон Арданьян.

— Не нукай! — внезапно резко, на грани грубости, оборвал его Хастон. — Следом за греками, за Архимедом тем же, мы пошли путем оразумливания вещей. А надо бы — человечества. То есть, конкретно нам надо было начинать не с создания роботов, а с создания Интернета. Я поздно это сообразил. И обсудить это уже не с кем было…

— Остановись, Дик, — оборвал его Джон. — Наш лунный комплекс, по большому счету, и есть моделью такого всеземного интернета. У него — миллионы внешних связей, он уже может существовать сам по себе. Ну и что?.. Пойми, дружище, если роботы играют судьбами отдельных людей, то Интернет — человечества. Чувствуешь разницу? Ответственность чувствуешь?

— А вы, вы ее чувствуете? — внезапно тихо, но предельно зло, спросила Руслана. — Чувствуете?.. Ведь все, что я знаю о вашей группе…

— Не вашей, а нашей, — мягко вставила Эллис.

— …о вашей группе, — не обратила на нее внимания Барбикен, — говорит мне о том, что ваш распад, ваша, если хотите, деградация, была закономерна. Вы знаете, — спросила внезапно, — почему во Вселенной не нарушается закон энтропии, хотя наблюдения, вроде бы, говорят об обратном?..

— Ну-ну, — снова насмешливо бросил старший Арданьян.

— Не нукайте! — зло, голосом Хастона, взорвалась Руслана. — Потому что Вселенная — открытая система. Слышите, вы? От-кры-та-я. Упрощение одной ее части компенсируется усложнением другой. И вы, из-за своего безмерного интеллектуального эгоизма, оказались в той ее части, которая подлежит этому самому упрощению. Хотя, думали наоборот. А все потому, что не поняли одной, довольно простой, вещи. А именно того, что сумма всех ошибок человечества равняется сумме всех возможных путей их исправления. И эта сумма, как вы понимаете, неизмеримо больше, чем такая же для замкнутой группы. Наподобие вашей. Вы ограничены самими собою. Вы существуете в аквариуме своего высокомерия…

— Да нет, — буркнул Хастон, — бери больше — океанариуме.

— В охренариуме! — бросила на него бешеный взгляд Барбикен. — В полном охренариуме! Тупом и ограниченном.

— Ну-ну, — словно сдаваясь, поднял на экране обе руки Джон Арданьян. И насмешливые нотки из его голоса исчезли напрочь. — Успокойтесь. Разошлись, понимаешь. Одна нас в деградации обвиняет, другой в том, что его на Земле одного бросили…

— Понимаешь, Дик, — по-прежнему мягко перебила его Эллис. Хотя было видно, что эта мягкость дается ей с большим трудом. — Понимаешь, перед тем рейсом, последним рейсом, мы получили известие о твоей гибели в тюрьме. Официальное известие…

— Ч-черт! — выдохнул Хастон.

— Не черт, а Маккольн, — поморщился Джон Арданьян. — Он тебя переиграл, Дик. И нас тоже.

— Значит, — несколько задумчиво протянул Хастон, — я во время деру дал. Значит, он уже готовился меня убрать.

— Наверное, — согласно кивнул Джон. — Однако уже потом, после катастрофы, после того, как Кала, комплекс и лайстоны, сделали для нас все возможное, мы, с ограниченными тогда энергетическими возможностями, склепали небольшой тантор и отправили на нем хорта…

Дик уже все понял.

— Этот хорт, согласно всем, действующим тогда, законам, напал на Маккольна. Тот оказался не в то время и не в том месте…

— Вот оно что, — пожевал губами Джон.

— А насчет деградации, — снова вступила в разговор Эллис, — я вот что скажу… Обстоятельства складываются так, что всем вам необходимо срочно покинуть комплекс. Вернуться на Землю. После того, как лайстоны впали в кому, предоставив нам самим разбираться со своими делами, энергетика "Архимеда" просто не потянет такого количества людей.

— Да куда уж… — начала было Барбикен, но Эллис так взглянула на нее, что она осеклась.

— В общем, — продолжила Арданьян, — дайте нам возможность с помощью Калы перейти из этого волнового состояния, — она, несколько смущенно, потрясла на экране кистями рук, — в нормально физическое. Прогрессировать, а не деградировать. И законсервировать комплекс. И лайстоны замаскировать. А потом мы свяжемся с вами.

Говоря все это, Эллис смотрела прямо в глаза сына. Очень строго смотрела.

— Если вы думаете, что нам очень хочется расстаться с вами, то это не так. Вы ведь не знаете, куда отправляетесь. Не знаете в полной мере того страшного места, куда мы свое время решили не возвращаться.

И Эллис Арданьян, искоса взглянув на экран мужа, сделала какое-то неуловимое движение. Несколько соседних экранов синхронно мигнули, а потом…

А потом на одном из них появилось изображение нескольких фигур, с головы до ног затянутых в черное, и стоящих с автоматами в руках на чем-то, напоминающем сцену. Под ней, как показалось Руслане, робко шевелилась темная людская масса. На втором экране люди в черных масках ("Российский спецназ", — определила Барбикен) рассыпались вокруг какого-то здания, немного напоминающего театральное. Их камуфляжные фигуры, кстати, почти ничем не отличались от фигур, замерших на темной сцене.

Третий экран показывал обычных людей, толпящихся на улице, но с необычно обеспокоенными лицами, воспаленными глазами и, закушенными до крови, губами. Дальше — какие-то личности в добротных одеждах, подходящие к ним. Многие их них были знакомы Руслане по телевизионным передачам, но твердо она узнала одного — депутата российской Госдумы Немцова. Да еще женщину эту. Японку, кажется. Хакомаду. Еще дальше на экранах что-то вещали известные деятели. Путин, Жириновский, Зюганов, кто-то еще…

Промелькнул даже некий украинский депутат, затянутый в Москву политическими сквозняками. Лица всех их разительно отличались от взволнованных лиц простых людей с третьего экрана и чем-то напоминали искусно сделанные восковые маски. Они искажались гримасами, руки жестикулировали, а их владельцы говорили, говорили, говорили, беззвучно шевеля губами…

Руслана непроизвольно попыталась прислушаться к ним. Но услышала нечто совершенно иное.