Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

двух сред.

Микрокосм, шарообразное зеркало души — не здесь ли открывается

обетованная дверь в себя? Мы видим зеркальный пол на балу Воланда, в

Торгсине — «зеркальные двери», в квартире Латунского — « двери

зеркального шкафа», а двери в подъезде «Дома Драмлита» — стеклянные.

«…В зелени трельяжа было устроено входное отверстие», — пишет Булгаков.

Затем он упоминает о микроорганизмах. Вход — в зеркале Микрокосма?

Писатель терпеливо повторяет одну и ту же метафору: посвящаемый

бросается в реку (варианты — в кровь, в масло, в коньяк и даже в

селедочный рассол, — как сиреневый «иностранец» в Торгсине) и

выныривает на поверхность. Аллегорическая модель жертвенного схождения

Бога в созданный им мир: вечность стала временем, а дух утонул в

человеческой плоти, начисто забывшей свою божественность.

Дверь, открывающаяся в зеркале Микрокосма — по-видимому, это и есть

путь спасения: «Зазвенели и посыпались стекла в выходных зеркальных

дверях, выдавленных спасающимися людьми». Булгаков повторяет намек: «В

то время, как Наташа, хохоча от радости, упивалась перед зеркалом своею

волшебною красой, дверь открылась…». А каким образом свита Воланда

оказалась в «нехорошей квартире»? «Прямо из зеркала трюмо вышел

маленький, но необыкновенно широкоплечий…».

(Значит, Буратино тоже входит в «зеркало»?)

Льюис Кэрролл: «Ох, как мне хочется попасть в Зазеркалье! Там

наверняка столько удивительных вещей! Давай играть, как будто мы с тобой

можем пройти сквозь зеркало».

Александр Грин: «— Я взял Ремма с Тристан д'Акунья, — сказал

Бам-Гран, когда тот ушел, — я взял его из страшной тайны зеркального

стекла, куда он засмотрелся в особую для себя минуту». А в этих строчках

«Фанданго» скрыта форма «тайного зеркала»: «Отчетливость всего

изображения была не меньше, чем те цветные отражения зеркальных шаров, какие ставят в садах».

21. «ДВЕРИ ЛИЦА ЕГО»

В библейской «Книге Иова» Создатель описывает лучшее Свое творение

— бегемота, — а затем плавно переходит к левиафану. Мы предположили, что два чудовища символизируют человечество — единый живой «агрегат» в

его разных аспектах — вход и выход. Господь риторически вопрошает Иова:

«Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может

устоять перед Моим лицем?» Смысл вопроса ясен: испугавшийся Божьего

творения («по образу и подобию»!), устоит ли перед оригиналом? Значит, всечеловек Адам Кадмон, — бегемот и левиафан, взятые вместе — образ

Творца и Его Микрокосм. Каждый человек — «микроорганизм», капля, отразившая в себе океан…

«Кто может отворить двери лица его?» — спрашивает Господь о

бегемоте. Булгаковский Адам-Воланд играет в шахматы с Бегемотом, не

отрывая взгляда от хрустального глобуса — «странного, как будто бы

живого». Перед балом кот несколько раз «шаркает», затем его называют

«шарлатаном». Живой шар? Булгаков с готовностью подтверждает эту

догадку: «Кот от обиды так раздулся, что казалось, еще секунда, и он

лопнет». Перед входом в магазин кот превращается в человека «с круглой

головой», он же отрывает голову у конферансье и устанавливает ее на

место, вцепляется в голову Геллы, а в виде котенка — в голову буфетчика.

Как и вся свита, Бегемот являет собой символическую фигуру, показывающую истинные полномочия булгаковского Демиурга — хранителя

шара: «Кот начал шаркать задней лапой, передней и в то же время

выделывать какие-то жесты, свойственные швейцарам, открывающим

дверь». («Шаркать», «швейцар», «дверь»). В эту дверь (в живой шар

глобуса, в свой «образ и подобие», то есть — в левиафана и бегемота!) Воланд входит и выходит беспрерывно — рождениями и смертями.

Человечество — Микрокосм булгаковского Адама, его коллективная душа, творящая историю. «Позвольте вас поблагодарить от всей души!» — говорит

Ивану «историк» Воланд.

Про Коровьева сказано — «переводчик». Он переводит из одного мира в

другой: «Турникет ищете, гражданин? — треснувшим голосом осведомился

клетчатый тип, сюда, пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо». Именно

Коровьев ведет Маргариту к двери в спальню Воланда. Обратите внимание: в

тот день Маргарита трижды оказывалась перед зеркалом. Утром —

«расчесывая перед тройным зеркалом короткие завитые волосы», затем —

перед «трехстворчатым зеркалом», а вечером — «перед трюмо». Трюмо —

подсказка: строго говоря, это двереподобное зеркало в стене. Маргарита,

«отражаясь в зеркале, долго сидела, не спуская глаз с фотографии»: «двери

лица его» — зеркальные! — через которые пройдет лишь тот, кто заглянул

внутрь себя, в шар своего Микрокосма.

«Изменились ли эти горожане внутренне?» — многозначительно

спрашивает Воланд. Всмотритесь пристально в разные глаза мага: один, горящий («Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон»), ведет

наверх — к свету, другой — «выход в бездонный колодец всякой тьмы и

теней». Но из беседы Воланда с Левием мы узнаем, что мир теней — Земля.

Свет и тьма, верх и низ, белое и черное, посередине — серый Воланд…

Только падение происходит быстро и по наикратчайшей траектории.

Путь наверх — извилист и труден. Берлиоз ушел вниз, — «в небытие», которое и есть наш мир, — а ученик Иван мучительно поднимается наверх.

Воланд — посредник: «иностранец ловко уселся между ними». Но

разделитель двух мировых потоков является и объединяющим началом, вечным двигателем этого страшного и чудесного эскалатора. Он —

«престранный субъект» человеческой не горни и заботливый проводник

каждого, кто сходит вниз или поднимается по «двойной трубе».

(Не потому ли знаменитый дом в Кривоарбатском переулке выстроен в

виде сдвоенного цилиндра? Форма помещения может быть материальным

символом, полезным при обучении астральным полетам).

В одном из ранних вариантов романа у Воланда — «глаз с дырой» («Уу, проклятая дыра!»). В глазу Коровьева — разбитый монокль, а летящая

Маргарита крушит преимущественно стеклянное и зеркальное: зеркало

Микрокосма нужно разбить — сделать пролом в стеклянной стене

реальности, сорвать старую холстину с фальшивым котелком человеческого

ума.

«— Ах, так?! — дико и затравленно озираясь, произнес Иван, — ну ладно

же! Прощайте… — и головой вперед он бросился в штору окна. Раздался

удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его…».

Звон разбиваемого стекла нескончаем: очки Ивана, пенсне Коровьева и

его монокль, литровая банка с маслом, стекло трамвая, светящийся

дорожный знак, зеркало трюмо, ресторанная посуда, зеркальные двери и