Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

одна-единственная фундаментальная частица, в разных ориентациях

„одновременно“ во всех местах — она есть весь Мир. Квазистабнльная

ориентация подмножества экземпляров: экран. Групповая траектория

экрана. Отображение в экран множества образов единственного экземпляра.

Тождество „объективного“ и „субъективного“». Проще говоря, реальность

существует только в сознании тех. кто ее населяет. Мы делаем мир

максимально правдоподобным, — но именно поэтому нельзя быть уверенным

в том, что все окружающее нам не снится. Бартини говорил: «Мир — ясный

сон дремлющего Бытия». Значит, «отражение в экран множества образов

единственного экземпляра», — сон Бога, сотканный из бесконечного

множества отдельных снов («образов»). каждый из которых — чья-то жизнь.

Число сновидцев — мировая константа. Таким образом, простой

человеческий сон — не что иное, как сон во сне. То же самое можно сказать

об искусстве: эго «прелесть» второго порядка, слабая копия.

В поэме булгаковского Ивана Иисус получился всего лишь «как живой».

Но, отправляя на отдых мастера, Воланд предупреждает его о новом этапе

работы: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в

надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?» То есть — нового

Адама?..

Догадайтесь: кого «лепит» булгаковский евангелист Левий Матвей —

«выпачканный в глине мрачный человек»? Вот подсказка: место, где он

появляется перед Воландом — Дом Пашкова, в ту пору — отдел рукописей

Румяпцсвской библиотеки. Именно отсюда Демиург наблюдает горящий дом

писателей: написанное — вечно. Воланд сидит на террасе (терра — земля!), на рукописях, которые не горят — аллегорически это и есть его земной трон.

Шут Бегемот, как полагается, передразнивает своего повелителя, и нам

непременно нужно понять эту молчаливую шутку: «Кот моментально вскочил

со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей».

Живой глобус Воланда, то есть он сам — символически! — «на тяжелом

постаменте». В «тяжелом каменном кресле» сидит спящий столетия напролет

прокуратор — это еще одна подсказка. Не только книги — все, что остается

после нас, идет на строительство этого незримого грона. Все забытое, умершее, сгоревшее, снесенное, утонувшее, съеденное ржавчиной —

созданное и поглощенное Временем… «Вылепленное» — вечно.

«Рукописи не горят» — умирают лишь исписанная бумага и

человеческие тела — библейские «одежды кожаные». Неспроста в тексте

промелькнул «гражданин, сдирающий с себя летнее пальто», и

телохранитель Азазелло вспоминает про «женщин с содранной кожей» —

перед тем, как «умертвить» влюбленных. В «Торгсине» с рыбы снимают

шкуру, а рыба из сгоревшего писательского ресторана — «в шкуре и с

хвостом»! Рыба — символ Иисуса. «Казни не было», — втолковывает Иешуа

освобожденному прокуратору. Есть только вечное обновление.

Обгоревший труп Майгеля и возрожденная из пепла тетрадь мастера —

ключи к этой шараде: вылепленное требует отжига смертью. И настал «час

небывало жаркого заката», когда в Москве появляется Воланд — «Великий

Гончар» человечества. Но и сам «Гончар» вылеплен и отожжен: «Кожу на

лице Воланда как будто бы навеки сжег загар». Кто же «скульптор»

Воланда? Образ богов лепят люди. Потому и Левий Матвей — «выпачканный

в глине мрачный человек». И, конечно, Воланд недоволен «нижним»

творцом, не узнавшим свое творение.

Нельзя ни на минуту забывать, что «Мастер и Маргарита» — книга

особого происхождения и загадочной судьбы. Читать ее нужно медленно.

Рассчитывая на особую дотошность читателей, Булгаков очень точно

приурочил момент первого появления Воланда: «…как раз в то время, когда

Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста

фигурку Вицлипуцли…».

Лепили — «грозного бога Вицлипуцли»!..

«Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой». Боги

лепят людей, люди лепят богов — по образу и подобию. «Поэзия есть Бог в

святых мечтах земли», — не случайно эта строчка была высечена на цоколе

бюста Жуковского в «Двенадцати стульях». Она дает ответ на вопрос, который мучил Алису, побывавшую в Зазеркалье: она снилась Черному

Королю или он ей? Ведь обещанием новой «лепки гомункула» Воланд

напутствует не мага, а писателя — смертельно уставшего человека с

«изобразительной силой таланта», способного населить воображаемый мир

героями и наполнить событиями.

Все ученые мистики одинаково описывают этот процесс: качественно

вообразить — значит, поверить, что все будет по-твоему. Когда ментальный

костяк желаемого события построен сила подобия притягивает к нему идеи

помельче. Появляются единомышленники и люди с обостренным чутьем на

грядущую выгоду, — они заполняют незримую «арматуру» веществом.

В XX веке это открыли заново: вообразить и поверить — все, что

требуется для материализации идеи. В 1920 году русский философ Лев

Шестов с изумлением писал: «Как ни странно, но большевики, фанатически

исповедующие материализм, являются самыми наивными идеалистами. Для

них реальные условия человеческой жизни не существуют. Они убеждены, что слово имеет сверхъестественную силу. По слову все сделается — нужно

только безбоязненно и смело ввериться слову». Но именно об этом говорил

ученикам Иисус: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете

горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет, и ничего не будет

невозможного для вас».

2. «НИЖНИЙ ГОРОД»

Булгаковский

мастер

«остолбенел»,

посетители

филиала —

«оцепенели», а Рюхин — «застрял в колонне». Маг, следящий за

путешествием, должен вовремя вытащить «филиуса», потерявшего память —

и момент возвращения покажется ученику смертью. «Он видит

неестественного безносого палача, который подпрыгнув и как-то ухнув

голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум

Гестаса». («Привязанный к столбу» — «застрявший в колонне»?)

«Казни не было!» — убеждает спящего прокуратора Иешуа. Его смерть

на столбе лишь снится Ивану — как продолжение сна на Патриарших: «…Ему

стало сниться, что солнце уже снижалось над Лысой Горой…». А в эпилоге мы

видим, как мучительно, год за годом извлекают «уснувшего» Ивана: «Будит

ученого и доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же».

«Ничего не бойтесь», — говорят Маргарите. По-видимому, это и есть

главное условие пробуждения, выхода из вселенского подвала. Не случайно

в имени метрдотеля — Арчибальд — соединились два древнегерманских