Джеймс Гарднер - Король в изгнании

– Король Эдвард Первый, – предложила она. – Верховный монарх Целестии.

– Нет! Правительство и так уже меня боится.

– И правильно боится. Они этого заслужили.

В течение последних двух дней, пока наш корабль находился на орбите, Фестина спорила с официальными лицами Целестии по поводу того, следует ли разрешать мне высаживаться на планету. У них возникла мысль, что я могу оказаться фанатичным предводителем мятежников, который намеревается поднять десять миллионов мандазаров на безумный бунт. Ничего странного: уже начали просачиваться слухи о том, что совершили Сэм и мой отец, поэтому неудивительно, что ко всем представителям нашей семьи относились с недоверием.

Но у Целестии не было особого выбора. В любой момент все журналистское сообщество в Технократии (и Дивианском пространстве, и Фасскистерском союзе, и кто знает где еще) могло получить официальное коммюнике от ее величества королевы Трояна Невинности Первой, в котором сообщались бы все подробности чудовищных злодеяний, совершенных адмиралом Технократии против мандазарского народа. С этого мгновения мандазары стали бы очень важной темой для бесед за завтраком и для совещаний на высшем уровне по всей галактике.

Фестина сказала, что для правительства Целестии крайне важно занять правильную позицию. Взять, к примеру, фабрики, использовавшие мандазарских рабочих, похищенных вербовщиками. Вскоре владельцам этих фабрик предстояло обнаружить, что применять на конвейере труд мандазаров с промытыми мозгами становится весьма непопулярно. Им придется столкнуться с бойкотами, протестами и, что еще хуже, с встревоженными акционерами, которые вдруг окажутся нежеланными гостями на привычных вечеринках. Возьмут ли богатые владельцы фабрик вину на себя? Нет. Они покажут пальцем на правительство и заявят: «Эй, вы же говорили, будто эти омары на седьмом небе от счастья!»

К тому же как выглядело бы правительство Целестии, если бы не разрешило официальному послу Трояна – то есть мне – высадиться на планету и попытаться навести здесь порядок? Так что в конце концов они уступили, пообещав прекратить деятельность вербовщиков, помочь мандазарам вернуться к прежней совместной жизни и признать меня представителем интересов всех мандазаров на планете. Не королем – этого они не хотели, как, впрочем, и я сам, – но роль посредника между людьми и мандазарами меня вполне устраивала.

– Что ж, если ты всем здесь доволен, – сказала Фестина, глядя не столько на меня, сколько на пурпурный закат, – я возвращаюсь на «Палисандр». Власти Целестии, думаю, решат проблему вербовщиков в ближайшее время, если уже не решили, но кто-то должен за этим проследить.

– Может быть, тебе нужна моя помощь? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – быть сторожевым псом для планетарных правительств – моя работа. А ты лучше позаботься о своем народе.

То же самое она говорила и на корабле, однако все же отправилась вместе со мной, чтобы убедиться в том, что я целым и невредимым добрался до Целестии.

Возможно, она просто не хотела прощаться со мной на глазах у Проуп. Фестина прямо-таки мечтала о том, чтобы хорошенько врезать капитану за то, что та бросила нас на Трояне; но, поскольку Проуп следовала моим приказам, это было бы нечестно. Вместо этого Фестина лишь устроила Проуп холодный прием и демонстративно проводила все свое свободное время со мной. Вероятно, это причинило Проуп куда большую боль, чем обычный удар в челюсть – капитан постоянно бросала на нас злобные взгляды, словно ее оскорбляло до глубины, души, что я предпочел Фестину ей.

Капитан «Палисандра» полагала, что мы с Фестиной испытываем друг к другу неописуемую страсть. Но она ошибалась – мы просто разговаривали. Об ответственности власти, о принципах власти, об ограничениях власти. Краткий курс галактической политики и неоднократные напоминания о том, что не следует считать народ детьми, нуждающимися в отцовской помощи.

Вероятно, у королев есть ген, который заставляет их снисходительно относиться к своим подданным. Такой же ген был теперь и у меня… но Фестина сделала все возможное, чтобы помочь мне преодолеть его влияние.

Мы ни разу не заговаривали о матах в спортзале. И ни разу, за все время полета с Трояна, мы не прикоснулись друг к другу. Я боялся, что мои феромоны могут начать действовать и она снова обезумеет от страсти против своей воли. Не знаю, чего боялась Фестина.

– Ладно, – пробормотала она, продолжая смотреть на закат. – Мне пора.

Она шагнула ко мне и несколько мгновений смотрела мне прямо в глаза. А потом приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

Я невольно вспомнил женщину с «Ивы», притворявшуюся, будто она – вице-адмирал Фестина Рамос, и ощутил легкое сожаление, что в губы меня тогда целовала не настоящая Фестина.

Но это была уже просто моя собственная глупость.