Евгений Пинаев - Поиск-88: Приключения. Фантастика

Сашка лежал в спальнике, укрывшись с головой, и думал. Неожиданно он понял, что самая страшная боль — это в животе. Ему даже показалось, что раньше было такое выражение «не сносить живота своего», и он несколько раз повторил его шепотом. Потом он начал думать про парней. «Хорошие они мужики. А я с ними так и не сошелся. И сейчас понять не могу. Человек утверждается или должностью, или образованием, или деньгами. Они же все это могут взять... Парни грамотные, с дипломами... А им не нужно... Не желают они... У нас над такими всегда смеялись, считали пустыми людьми... А здесь — они надо мной... Если бы можно было успеть это все понять, разобраться...»

Семен выключил рацию и, не поворачиваясь к парням, закурил.

— Ну что? — спросил Андрей.

— Продолжают искать. Скоро будут здесь.

— Да у них уже керосин кончился! — взорвался Валерка. — Ты что, нас за дурачков считаешь? Час назад, как у них кончилось горючее! Даже если они взяли запасной бак! Повернули твои летуны! Не пробились!

— Не орать! — тихо сказал Семен.

— Да спит он... — сникнув, сказал Валерка.

Но Сашка не спал. Четыре часа назад, когда им сказали про вертолет, он засуетился, попытался вылезти из спальника... Сейчас он снова лежал, безучастный ко всему.

— Дай другую ракету! — резко сказал Семен.

— А эта что?

— Гильза разбухла в кармане. Как не выйдешь, так полные карманы снега... Пока буду возиться с этой, они могут проскочить...

— Держи. Еще пять штук осталось. Может, все возьмешь?

— Еще одну дай. Больше все равно перезарядить не успею... Пойду, послушаю...

— Семен, здесь же слышно все. Ну, давай я радио выключу, чтоб не шипело.

— Пойду, послушаю.

Семен выбрался из палатки. Несколько минут он стоял неподвижно, запрокинув лицо к небу, закрыв глаза, сдерживая дыхание. По мокрому лицу катились холодные капли, снегом забило волосы, начали мерзнуть руки... Семен выругался сквозь зубы, вскинул ракетницу и выстрелил. Хлесткий порыв ветра подхватил ракету, она упала в снег, не догорев.

Но этот выстрел, шипящий звук взлетевшей ракеты, яркая парабола света словно разорвали пургу, и впереди, нарастая, загремел звук вертолетного двигателя. Он был так близко, что Семен мгновенно услышал тонкий посвист лопастей. Он был так близко и так быстро надвигался, давил сверху, что Семен, не выдержав, упал на колени, торопливо перезарядил ракетницу и выстрелил еще раз, рядом с этим звуком.

Потом Сашка сидел на жесткой дюралевой скамеечке и смотрел в блистер. Он знал, что смотреть туда нечего: вертолет шел в сплошной белой пустоте, было видно только большое вертолетное колесо, на него, навстречу движению, налипал тупым конусом снег. Но Сашка продолжал смотреть вниз, потому что слезы катились по лицу и поэтому никак нельзя было повернуться. Он боялся, что бортмеханик подумает: это у него от боли.

Сашка смотрел вниз и старался запомнить на всю жизнь лица парней. Они остались в пурге и все это время, пока раскручивались лопасти, смотрели на него. Ветер лохматил им волосы, забрасывал снегом, и голова у Семена стала совсем белая, а Валерка что-то кричал, и лицо у него было мокрое...

Только сейчас Сашка понял, что кричал Валерка, и вдруг, повернувшись к бортмеханику, повторил шепотом:

— Живи дальше, парень.

Ничего тот не понял в таком грохоте, но улыбнулся и кивнул в ответ. Значит, будем жить дальше.

Кочетков посадил свой «МИ-восьмой» на острове — так было ближе к поселку, чем от аэропорта. Сашка жадно смотрел в блистер на крыши домов, слушал, как в полумраке перелаиваются собаки, как мерно молотит дизельная и воет на подъеме двигатель перегруженной машины. И еще ветер посвистывал в поникших лопастях вертолета... Громыхая ботинками, прошли пилоты к выходу, и Сашка заметил, что форменные рубашки у них на спине потемнели от пота.

Пилоты сочувственно посмотрели на него, и командир спросил:

— Помочь?

— Нет-нет, — заторопился Сашка. — Я сам, я сейчас... Он задержал дыхание, медленно согнулся, встал и вот так, не разгибаясь, осторожно пошел к выходу, волоча за собой тяжеленный рюкзак. Рыбы они туда, что ли, наложили? Кто-то из пилотов поддержал его под локоть, больно ущемив кожу жесткими пальцами... На открытом воздухе было светлее. Вдоль реки тянул свежий ветер, и Сашка почувствовал, что его снова начинает знобить. Или эта дрожь пришла от полузабытых запахов жилья: как и все камчатские поселки, этот пахнул рыбой, соляром и паровозными дымками от топящихся углем печек. Когда Сашка подумал об этом, он осторожно, одними губами улыбнулся: железных-то дорог на Камчатке нет, а вот паровозами пахнет...

Но тут лязгнула за спиной дверца — пилоты закрывали вертолет, запирали его на обычный амбарный замок. Это тоже показалось ему забавным. Наконец они управились со своими делами, похлопали Сашку по плечу: «Удачи тебе, парень» — и ушли через мост, на ходу натягивая теплые меховые куртки.

«Как же так?» — подумал Сашка. — «А я?»

Он попытался поднять рюкзак, но внезапно с раздражением пнул его и, постанывая от боли, морщась и бормоча себе под нос что-то, побрел в поселок, прошел по гудящим доскам моста и остановился у дороги. Расквашенная осенним первым снегом, она для него сейчас была непроходимой. Но Сашка попробовал все-таки идти, тут же поскользнулся, и резкая, до тошноты боль остановила, липкий пот выступил по всему телу...

Он не был в поселке почти шесть месяцев. Тогда, весной, ему и дела не было до того, где здесь больница или какой-нибудь фельдшерский пункт. Попытался вспомнить, в какой это хотя бы стороне, но в голову лезли посторонние мысли. Он вспомнил столовую, что стояла на берегу речки, в ней всегда продавались котлеты из красной рыбы... Сашка сглотнул слюну. Тогда он впервые попробовал красную икру. У него на глазах один мужик взял из ведра слабо трепещущую самочку горбуши, быстрым взмахом ножа вскрыл ей живот, достал янтарно-красные ястыки, сноровистыми движениями протер их через «грохотку» — крупную сетку, натянутую на раму; потом ополоснул икру от сгустков крови и опустил в сероватый, с остатками нерастворившейся соли тузлук... И всего через полчаса она — прозрачная, влажно сверкающая, с мутными точками внутри каждой икринки — рассыпчатой красной массой лежала в эмалированной миске. Сашка тогда с видом знатока намазал ломоть мягкого хлеба холодным маслом и попытался водрузить толстый слой икры, но скользкие, твердые икринки скатывались, разбегались по столу... Мужик засмеялся и сказал:

— Вот так надо! — и начал черпать икру ложкой, заедая пшеничным хлебом.

Последние трое суток Сашка ничего не ел — тошнило, но сейчас он почувствовал, что голод начал заглушать даже боль. Сейчас палатка осталась далеко, посреди непролазной тундры, рюкзак — на вертолетной площадке, он уходил с тем же, с чем и пришел... Если что и добавилось — так это боль, которую он нес в себе. Он чувствовал, что стоит только избавиться от этой боли, а потом перекусить чего-нибудь, и он уснет — хорошо бы в чистой и теплой постели, — уснет часов на двадцать, до тех пор, пока опять не загремят на кухне посудой и не поплывут оттуда, путая сон, дразнящие запахи...