Евгений Пинаев - Поиск-88: Приключения. Фантастика

Мы все уже шкурой чувствовали, что нашу комиссию скоро тряхнут, если в ближайшее время не узнаем, что же происходит на этом чертовом заводе. Правительственная комиссия месяц топчется на месте. Расспрошены десятки экспертов, запущены в работу сотни гипотез, а почему завод-автомат гонит брак, мы так и не узнали.

Я стою у окна и вижу, как серые притихшие цехи, плоские, бесконечно вытянутые, без окон и дверей, поливает дождь. Он идет уже полтора месяца: по графику в нашей промышленной зоне солнце появится лишь через десять дней. Цехи сблокированы в огромную, если смотреть из окна вычислительного центра, мозаику. Они приставлены друг к другу, как кирпич к кирпичу в кладке, между ними почти нет проходов. Некому и незачем ходить. Завод-автомат. Один из первых заводов-автоматов в стране. В чем-то, конечно, он уже устарел. По новым проектам, например, эти заводы строятся под землей. И правильно: солнечный свет и свежий воздух там не нужен, циклы энергоснабжения закольцованы — выбросов в атмосферу нет, на крышах цехов не видно ни одной трубы. Если бы этот завод опустить сейчас под землю, по его крышам можно было ходить, как по площади.

Я вижу, как по крышам, иногда останавливаясь, точно к чему-то прислушиваясь, идет человек в плаще и в маленькой, почти без полей шляпе. Это Мальцев. Мы его тут ждали, как пророка. «Вот приедет Мальцев...» Ну, приехал. За неделю обошел завод, в каждую дырку заглянул — не поверил специалистам. «Сбои дает вычислительный центр». А мы и без него знали. Две недели изучаем «мозг» завода. Отключили от него всю исполнительную часть, крутим вхолостую программу, а на выходе ЭВМ смотрим — черт те что! То правильные команды, то неправильные. И никакой системы. Прицепиться не к чему.

За Мальцевым тянется шлейф слухов о его «сверхъестественных» способностях. Говорят, однажды он на спор соревновался с вычислительной машиной по выбору оптимального решения балансировки орбитальной станции, в которую врезался метеорит. Он вычислил тот же самый импульс, что и машина, но на восемь секунд раньше. Его зовут гением интуиции, а по-моему, он просто трюкач. Разве человеческий мозг может сравниться с машиной, особенно последнего поколения, с «Вегой», которую недавно разработали для заводов-автоматов. Мы назвали наш компьютер этим космическим именем «Вега», потому что принципиальной новинкой в нем были криогенные преобразователи, работающие при четырех градусах по Кельвину. А это почти открытый космос.

Странная вещь — человеческая слава. На кого-то она работает, как служанка, за одни глазки. А от кого-то шарахается, как от чумы, хотя тот, может быть, достоин ее как никто другой.

Вот Мальцев. Заморочил всем голову своими фокусами, на него теперь даже неудача будет работать. Скажут: Мальцев открыл — проблема не имеет решения. А еще хуже, если он возьмет да и свалит все на нашу «Вегу».

Мне даже нехорошо стало от такой мысли. Ну уж нет! За «Вегу» буду драться! Никто меня не убедит, что в ней какие-то есть недоработки. Мы ее, голубушку, вылизали, как кошка котенка.

Однако я понимал, что судьба нашей «Веги» под вопросом.

Вчера мне приснился страшный сон. Снился гоголевский Вий, чрезвычайно, между прочим, похожий на Мальцева. Вий ходил по вычислительному центру, сослепу натыкался на стулья, оборудование, на горшки с цветами, по-собачьи принюхивался к чему-то. Наконец он подошел к нашей «Веге» и сказал загробным голосом:

— Поднимите мне веки!

Нет, лично у меня к Мальцеву ничего нет. Меня просто смешит, когда люди говорят о капризах техники. Капризы могут быть у людей — у техники есть коэффициент надежности. Если «Вега» работает в заданном режиме, какие могут быть капризы?

Вы нажимаете на кнопку — и звонит электрический звонок. Как он может однажды захотеть и не зазвонить, если никто не перерубил провода?

Но Мальцев — оригинал! От него можно ждать всякого. В первый же вечер после того, как его подключили к работе комиссии, он, бегло ознакомившись с итогом трехнедельной нашей работы, попросил список членов комиссии. В нем стояло двадцать фамилий. Мальцев взял синий карандаш и вычеркнул всех. Оставил только мою фамилию, видимо, за то, что я ведущий конструктор «Веги». На вопросы товарищей, почему он так распорядился, Мальцев сказал:

— Чтобы член комиссии думал сам, а не ждал, пока за него это сделает другой.

Потом он этим же синим карандашом вписал абсолютно незнакомые мне три фамилии. Позже, когда эти люди прибыли, я не знал, что и подумать. Художник, поэт и биолог — ничего себе подмога!

Когда эта художественная интеллигенция собралась на первое заседание, Мальцев попросил меня коротко изложить итоги трехнедельной работы старой комиссии.

— Только прошу говорить на уровне общего понимания, — предупредил он. — Учтите: тут не кибернетики.

Интересно, думаю, получается! Мы, мол, тебе скажем, отчего эта штуковина не работает, если ты нам объяснишь, да попроще, как она работает. Но я тем не менее постарался без всякой иронии изложить итоги трехнедельного анализа:

— Сбои начались, когда на заводе была внедрена новая самопрограммирующаяся машина «Вега», — доложил я. — Поэтапно отключая звенья технологической цепочки, мы дошли до «Веги». И все застопорилось тут, в этой комнате, с оборудованием компьютера. Неоднократная проверка машины по блокам ничего не дала. Вернее, подтвердила исключительно надежную работу каждого блока. Сейчас выходные данные «Веги», работающей в режиме тренировки, расшифровываются с целью обнаружить какую-нибудь систему в сбоях. Но пока безрезультатно.

Тут подал голос поэт:

— Я читал, что впервые с подобными сбоями столкнулись японцы еще в конце двадцатого века. Как будто бы на машину действовали вспышки на солнце.

«Да что вы говорите! Как интересно!» — хотелось съязвить мне, но пришлось вытянуть руки по швам и докладывать:

— Действительно, было такое, — ответил я поэту. — Вы вспомнили о так называемом «первом пузыре ЭВМ — эйфории». Тогда казалось, что торжествующей поступи вычислительной техники ничто не угрожает. Разрабатывались и ускоренно внедрялись все новые и новые поколения машин. Люди им доверяли больше чем себе. И скоро были наказаны. Из-за сбоев бортовых компьютеров самолеты стали врезаться в землю, взрываться в воздухе и на земле. Автоматические линии на предприятиях вышвыривали промублюдков, как их стали называть: чудовищной формы и немыслимой запутанности изделия. Они приводили в ужас своим браком, ибо даже душевнобольной сделал бы их более приближенными к оригиналу.

Довольно скоро выяснилось, что предел модернизации ЭВМ ставит активность солнца. С тех пор усилия конструкторов направлялись не столько на совершенствование машины, сколько на совершенствование ее защиты. В этом, смысле защита «Веги» — последнее слово науки.