Валентин Юрьев - Отбросы

Были и другие, истинно раскаивающиеся, а точнее, изменившиеся вместе с изменением обстановки вокруг них. Может быть, на Земле они остались бы тем, кем были, но здесь мы их долгое время проверяли и потихоньку давали участвовать в общей жизни.

Психологов у нас целый отряд и каждый из них уже много лет ведёт одних и тех же заключённых, зная о них всё, вплоть до интимных подробностей. А поскольку подопытные об этом не догадываются, они и не стремятся скрыть что-то, оставшись наедине. Они искренни как дети и вовсе нетрудно понять, о чём они думают.

Но эти взгляды в спину сегодня были странными. Может быть, беспроволочный телеграф и тут работает и они знают о чужих? Или просто плохая еда так повлияла? Других поводов для изменения поведения просто не могло быть.

Узнали же они откуда-то о нашем полёте в День Развода. Узнали сразу! Ведь едва уловимое движение станции внешне невозможно было определить, заметить, что она куда-то поехала можно только с помощью специальных приборов, а охранники — народ настолько тренированный, что им бы и в голову не пришло общаться с полосатиками.

Тем более, что все их слова точно так же как у зэков записываются и ложатся на те же столы Психологов, ибо примитивные человеческие страсти давно уже изучены, препарированы и предсказуемы как три аккорда и легко распознаются. И как умеют предавать охранники, я хорошо знаю, ещё неизвестно как бы они вели себя на Земле…А ведь их немало, три смены и в каждой полторы сотни дежурных, наблюдающих, проверяющих, почти полтысячи.

А ведь были в те дни и поп

ытки бунта и самоубийства и даже с ума кто-то сошел, надо было мне раньше насторожиться….Хотя, не до этого было!

— Первый! Сообщить сто десятому, что мною замечены странные, необычные взгляды охраняемых, для анализа.

— Есть сообщить сто десятому.

Накляузничал, старый стукач! Нет, правда, а кто же я после этого? Чёртова работа, гнусная должность! Лучше бы корешки сажал на плантации! Или дерьмо утилизировал!

Кажется, начинаю злиться…

Проверяя свои фантазии я, теперь уже медленно, ползу по тюремным закоулкам и, видимо, действие чёрной пронизывающей энергии постепенно накапливается, вызывая напряжение и боль в голове.

Это настолько неуютно, что, наконец, я не выдерживаю и в одном из отсеков резко поворачиваюсь, ловя тупое, ускользающее в сторону лицо и раздраженно спрашиваю:

— Что?!!

Заключенные стоят оторопевшие от неожиданности, потому что кроме Шивы с ними никто никогда не разговаривает. Их здесь не больше шестнадцати, между собой они тоже не общаются. Точнее, не разговаривают. За разговоры на прогулке Шива им так влепит по ушам, треск пойдёт. А вот общаться, похоже, им как-то удаётся.

Я в упор смотрю на невысокого поседевшего уже южанина, когда-то весьма красивого, сохранившего свой дерзкий и надменный взгляд. Ну, мои пламенные взоры его не смутят, он не такое видел, нечего и здоровье терять. Как бы я ни злился внутри себя, понимание этого факта заставляет меня остыть и я спрашиваю более внятно:

— What's happend? Say! Первый, номер F94.

Дурак, зачем по английски-то?! Нельзя злиться, начальник, нельзя психовать. Вот сейчас, по номеру, Спрут определит на каком языке разговаривает этот тип с номером F94 и соединит. А заодно откроет экран с его данными. Тогда и поговорим.

— Есть Первый, соединяю.

— Что случилось?

Да ладно, он и сразу всё прекрасно понял. Только молчит.

Итальянец, Джованни Формоза, кличка "devil", то есть чёрт, куча мокрых дел, разбой, зверства, особоопасен, полный букет. А чего ждать ещё, здесь все такие. Я внимательно смотрю на его руки. Просто потому, что глаза он спрятал за завесой нежелания отвечать.

Сцена наша затягивается, я вижу, как напряженно смотрят на нас и друг на друга остальные заключенные. Я ещё раз настаиваю, уже, конечно, по русски, Шива ему разъяснит, что к чему:

— Говори!

— Мы все умрём?

— Почему?

— Это убийцы!

Через капсулу я слышу переводчика — спокойный механический голос Спрута, а в уши лезут злые как осы итальянские фразы. Забавно слышать их из уст человека, всю свою жизнь убивавшего других. Оказывается, его что-то еще волнует. Но не это главное. Открытие, которое сваливается на меня потрясает, заставляя изменить все представления и стереотипы, сложившиеся за годы работы.

— Откуда ты узнал?

Молчит….Нет, конечно же он не скажет. Ну и день задался! Новость за новостью!

Придётся всё же перетряхивать весь персонал, это даже хорошо, что именно сегодня я догадался об утечке информации, которая существует, несмотря на все пароли и уровни секретности. Надо заткнуть все эти дыры до приближения незнакомца. Или не надо?

— Ты разве хочешь жить?

— Si! Si, Mamma mio!

От волнения он переходит на свой итальянский поэтому перевод на секунду задерживается, но всё и так понятно.

— Почему? Разве вы здесь не ждёте смерти?

Его глаза вдруг сверкают, на миг обретают осмысленность и он выстреливает совершенно неожиданную тираду:

— Мы хотим на Земле… И умереть готовы. Не здесь. На Земле.

Он мой враг. Несмотря на то, что Земля отказалась от нас, мы не стали ближе. Мы враги, но то, что он сказал, неожиданно проводит между нами единственную общую линию. Я бы тоже хотел умереть на Земле, сам не знаю, почему.

Краем глаза я замечаю мельканье пальцев. Да, я так и думал, мы с Полем также общаемся, когда не хотим, чтобы это услышал Первый. Пятнадцать таких же мрачных фигур смотрят на его руки, но заметив, что я увидел это, отворачиваются, ещё больше подчёркивая важность открытого. Их знаки отличаются от моих, но это явная речь глухонемых.

— А если будет серьёзная работа, ты готов умереть?

Ответ приходит не сразу и для меня он звучит неожиданно.

— Да, на это мы все готовы.

Опять не "я", а "мы все". Или это ошибка перевода?

Они общаются и очень активно! И они всё узнали. Даже раньше многих свободных! Вот тебе и секреты! А мы расслабились, заснули на ходу, в своём спокойствии забыли, что даже слабый враг может стать сильнее, если упустить его из виду.

— А что, все остальные тоже знают?…

Молчит, паразит!…

Как странно всё переплетается. Ведь Первый, по сути, тоже мой враг, это он хотел меня убить, а не этот поседевший дьявол, но мы все слишком зависим от него.

Чёрт знает, что! А ведь ещё недавно наш мирок казался гораздо более мирным и устойчивым.

— Я буду думать и скажу позже.

А что я ещё могу? Неожиданно во мне вырастает волна симпатии к этим нечеловекам, в которых, оказывается, осталось что-то очень человеческое. И то, что они сумели наладить канал информации, тоже говорит в их пользу, они остались бойцами, не сдались. Хорошие враги. Опасные.

Морис

Кэп сказал вести протокол, а точнее, стенографировать с комментариями, валять всё, что вижу и слышу, для истории, если жить останемся. Ну, я ему сейчас наваляю!