Журнал «Если» - «Если», 2011 № 01

Джеральдина улыбнулась, но не ответила.

— Эбби! Эб-би! Привет! — заорал с середины комнаты Росс. Он слушал голос репортера и сосал свою редьку.

— В настоящий момент, — спросил Док у Джеральдины, — я глупее обычного?

Она промолчала, только повернула маленькую головку и уставилась на экран. Док оглянулся проверить: там еще иконка Регги или уже спряталась. Регги была видна — чуть менее загадочная, чем коричневый завроподик, но когда Док снова повернулся к лестнице, там уже никого не было.

— Ты?.. — начал было Док, обращаясь к иконке Регги, но, к облегчению своему, увидел, как Джеральдина семенит в сторону библиотеки.

— Ну хотя бы, — прошептал Док, внимательно следя за быстрыми движениями крошечных лап Джеральдины, — она не левитирует.

— Ну пожалуйста, Аксель! — Кара склонила длинную шею, чтобы строго зашептать на ухо Акселю. Ее первое предостережение, короткое «ш-ш-ш!» подействовало, но ненадолго: когда Бронте читала пассаж, где героиня истории говорит: «Я… я не могу не придумывать», Аксель не мог удержаться от крика «ДА!».

— Извини, извини, извини! — Он постарался понизить голос до шепота, но приблизительно с тем же успехом, как если бы толкал скалу соломинкой.

— Больше не перебивай!

Кара наклонила голову, словно готовясь основательным пинком вышвырнуть Акселя из библиотеки. Третье предупреждение станет последним.

Бронте, читавшая книгу, прислоненную к стулу, лишь надолго остановилась, чтобы бросить на них взгляд — жалобный, но настоятельный. Крошечный вылупленок Гвиневера, стоявшая подле Бронте, тоже оглянулась, но безмятежно и с любопытством.

Пасть у Алекса осталась широко открытой, словно готовая опять прошептать: «Извините!». Опустив голову, Кара приняла «пинковую» позу и тем пресекла дальнейшие ответы. Голубой теропод нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно ему хотелось в лотковую комнатку, и старался успокоиться, внимательно рассматривая ряды книг.

Библиотека была большой, хорошо освещенной комнатой, где располагались письменный стол темного дуба, длинный рабочий стол и несколько удобных кресел. На одном ее конце высокие французские окна открывались в сад. Хетман любил, чтобы в послеполуденные часы туда подкатывали его плетеную кроватку, похожую на детскую колыбель. Он не ощущал жара дня, как утром (окна выходили на восток), но заявлял, что в погожий день способен чувствовать свет.

Состояние Хетмана — без конечностей и глаз, хвост раздавлен и покорежен — позволяло немного утех. Время может быть безжалостным к игрушке. Из этих немногих утех ни одна не значила для него больше, чем слушать истории. Разумеется, имелись электронные книги, но слышать голос, исходящий от кого-то в комнате, — ну, это было более живым, более непосредственным.

Поначалу читал Том, но Бронте и Кара с готовностью заменяли его. Не просто потому, что они часто, хотя и не всегда, получали удовольствие от историй, но для них чтение было активным занятием. И к тому же общинным: на каждые посиделки собиралось десятка два завров, иногда больше.

Книги выбирал Диоген, он же был неофициальным библиотекарем, а помогал ему Хуберт. Эти тираннозавры достигали в высоту больше метра. При помощи стремянки они могли дотянуться даже до самых верхних полок.

Многие завры любили книги, даже те, кто, возможно, не умел читать. Кое-кто любил иллюстрации; другие — запах бумаги и типографской краски; третьим нравились колофоны, буквицы с завитушками и шрифты; а четвертым — просто смотреть, как Дио и Хуберт приносят им книги, как ползают по полкам наподобие библиоальпинистов, доставая требуемые тома и ставя на место ненужные. Эта пара трудилась усердно и без жалоб.

Литературные пристрастия Хетмана ограничивались по большей части повествованиями о героях и их подвигах: Дюма, Ариосто, Сенкевич, Толстой, Гюго. Бронте и Кара несколько раз брались за Шекспира, читая по ролям некоторые пьесы, и однажды с немалым трудом, но все-таки осилили «Гекльберри Финна».

Недавно Диоген выбрал книгу, которую счел переводом из Гомера, — «Улисс» Джеймса Джойса.

Ошибку быстро обнаружили, но Хетман настоял, чтобы Бронте и Кара дочитали. Хетман сказал, что молодой мистер Стивен Дедал, мистер Леопольд Блум и его жена Молли по-своему очень даже героичны.

По-своему героично Бронте и Кара продрались через роман и все его трудные пассажи.

Когда Бронте наконец достигла последних слов: «Да, я сказал: да. Да», собравшиеся завры (некоторые не расставались с романом, начиная с самой первой страницы, невзирая на то что большую его часть нашли невнятной) выкрикнули вместе с ней: «Да!».

Хетман своим низким, скрипучим голосом завершил их одиссею, сказав:

— Вос-смош-шно, с-следуюш-шую книгу надо выбрать покорош-ше. И ш-шуть более традиш-шионную.

Тут уже все собравшиеся завры закричали:

— ДА!

Диоген выбрал (думая, вероятно, о вылупленыше Бронте Гвиневере, самом первом заврике, какой родился в доме) книгу под названием «Маленькая принцесса» [24] Роман Фрэнсис Элизы Барнетт; входит в мировой фонд детской литературы. . Битв в ней не было, и атак кавалерии и защит баррикад тоже, но Хетман счел маленькую девочку Сару Кру героиней: без матери, потом без отца, потеряла свое место в жизни, с ней приключилось столько бед…

Тем заврам, кто слушал вместе с ним, Сара тоже понравилась, что было редкостью: они не привыкли симпатизировать человеческим детям, как бы те ни бедствовали. Но Сара и ее друзья показались им другими. Возможно, потому что Сара обладала врожденными порядочностью и чувством справедливости, которое они нашли по меньшей мере необычным.

А может, симпатии объяснялись еще проще: Сара разговаривала со своей куклой Эмили. Она была человеком, который уважал свои игрушки, а такое качество умел оценить почти каждый завр.

Даже Жан-Клод и Пьеро — два тираннозавра, чье внимание редко когда удавалось отвлечь от каталога «Стейки с Ранчо Айдахо», — посочувствовали голодающей Саре, заключенной в холодную и темную чердачную каморку.

— Будь у меня гамбургер, — прошептал Жан-Клод, — я бы дал ей кусочек.

— Будь у меня гамбургер, — ответил Пьеро, — я бы дал ей… Ну, в книжке говорится, она любит булочки.

Завры напряженно слушали. Акселю понравилось, как Сара назвала крысу, которая жила в стенах, — Мельхиседек. Он беззвучно двигал челюстями, пробуя на вкус каждый слог: захлопывал их на звуке «м», открывал на каждой гласной, прижимал язык к нёбу, чтобы получился «к», и выдувал воздух через узкий коридорчик, чтобы получился легкий шип. Чем больше он осваивался с именем, тем больше воображал крысу не крысой, а, скорее, завриком: маленьким и грязным, зубы, конечно, побольше и поострее, но глаза, как у малыша.