Журнал «Если» - «Если», 2011 № 04

«Моего учителя нельзя оживить», — сообщил он осторожно.

И получил ответ:

«Те, кто его отравил, мертвы тоже».

Невесело. Но, по крайней мере, нельзя ошибиться с прочтением.

«Вы грозили отравить нашу воду. Зачем?»

«Они грозили. Воля бунтовщиков. Они хотели войны».

Шмель перевел дыхание: «Люди… чужаки беспокоятся. Они боятся…» Выплеснул на землю незаконченное послание. «Боятся» — так нельзя. Надо по-другому. Он хлопнул в ладоши, повторяя жест старика, требуя чистый кубок; заметался, перебирая свои флаконы и порошки, вдруг растерявшись, почувствовав себя беспомощным.

Старик тем временем составил новое послание:

«Те, кто хотел войны, были благородны в своих намерениях. Но высокий правитель погиб. Знак войны».

Шмель, горько подумал, что он уже догадывался об этом. Еще и высокий правитель… Кто его убил — бунтовщики?

«Как погиб высокий правитель?»

«Ты знаешь. Он получил отравленное послание. Мой племянник (непонятно) породить войну. Правитель умер от послания, это преступление. Война (непонятно) доблесть молодых. Мой племянник виновен в преступлении и его (непонятно) заговор».

Шмель всмотрелся в неподвижное лицо старика. Вышивка на его висках и скулах складывалась в узор со звездами, стрелами, зубчатыми колесами.

— Что он говорит? — напряженно спросил Стократ.

— Он говорит… Вроде бы у них часть народа сговорилась и убила какого-то высокого правителя, чтобы начать войну. Все этого хотели, но это было противозаконно. Поэтому другая половина назвала тех, первых, бунтовщиками и казнила.

— Что за высокий правитель?

— Не знаю… Сейчас…

Капельки пота бежали по спине Шмеля, догоняя одна другую, когда он торопливо составлял послание:

«Высокий правитель был… лесовик? человек?»

Кажется, лицо старика впервые дрогнуло, когда он коснулся губами питья. Руки его задвигались еще быстрее, наполняя чашу смыслом:

«Высокий правитель — чужак, составлявший нам послания. Разве ты не знаешь его?»

— Мастер, — прошептал Шмель. — Учитель…

Ну конечно. Для лесовиков правитель — тот, кто владеет Языком, ведь Язык — искусство высокородных. Тот, кто составляет питье от имени князя, и есть князь, это совершенно ясно всякому, кто способен отличить на вкус «войну» от «торговли»…

— Стократ! Они думают, что убили нашего правителя! Что убили князя!

— Переубеди их, — коротко велел Стократ. — Скажи им…

— Погоди! Сейчас!

Серебряные спицы колотились в воде, вспенивая питье: «Люди в моем селении…». Не так. «Я не хочу, чтобы война…» Не так. Он закусил губу и крепко зажмурился, пытаясь представить себя лесовиком, слепым, вся жизнь — на кончике языка, вот так…

«Те, кто хотел войны, мертвы?»

«Да».

«Те, кто нанес нам оскорбление, казнены?»

«Да. Мы просим того, кто ведет войска, не начинать войну сегодня».

Шмель долго сидел, держа во рту быстро теплеющую жидкость.

«Я могу передать тому, кто ведет войска, ваши извинения».

Старик долго медлил, прежде чем сложить очередное послание.

«Мы не можем извиняться. Мы казнили тех, кто хотел войны. Хотя мы понимаем, что они были правы… Язык умирает. Но мы просим не начинать войну сегодня».

«Война, — от волнения Шмель стал составлять простые, лишенные баланса послания. — Зачем?»

Старик пододвинул к нему новый кубок:

«С войной расцветает Язык. Молодые не говорят, безъязыкие, как звери. Война (непонятно) путь Языку. Война делает их людьми».

«Почему?»

«О войне слагают песни. Песни дают жизнь Языку. Война оживляет Язык».

Шмель глубоко вдохнул и склонился над своим кубком:

«Я не знаю войну и не хочу. Разве я безъязыкий?»

Старик сидел, не двигаясь, и по его лицу Шмель понял: собеседник не знает, что ответить.

Пир начался сразу после заката. Стократ сидел за столом рядом со Шмелем, сидел вместе со всеми — и был единственным, кто мог только смотреть и слушать.

Не вкушать.

Сперва подали зелень под прозрачным соусом.

Лесовики ели бесшумно — ни хруста, ни чавканья, ни чмоканья не было слышно за столом. Звук бегущей воды придавал действу естественный ритм.

Шмель ел, зажмурив глаза, — наверное, чтобы лучше понимать. Чтобы стать наравне с лесовиками. Стократ временами вздрагивал, присматриваясь к его лицу: казалось, глаза мальчишки зашиты невидимой шелковой ниткой.

Зелень была солоноватой и странной, ни до, ни после Стократу не случалось ощущать такого вкуса. Потом подали жидкую теплую кашу; затем снова зелень, но под белым соусом. Порции были крохотные: их не ели, их вкушали.

Подали странно приготовленную свеклу. Стократ давно потерял аппетит, он почти не касался кушаний, разнообразно-странных и не особенно вкусных. Он вглядывался в лица.

Поначалу они выражали глубокое внимание. Потом — беспокойство. Потом — напряжение. А потом сидящие начали покачиваться, не видя друг друга, но чувствуя. Казалось, столы плывут в неспокойном море.

Их дыхание участилось. Затем сделалось очень тяжелым, даже шумным. Подавали мясо, овощи, снова кашу, снова зелень и еще что-то, чему Стократ не знал названия.

Люди вокруг дышали в такт, а потому у девушки со светлыми косами, сидевшей напротив Стократа, выпала из-под зашитых век и прокатилась по щеке слеза.

Стемнело. Пир продолжался. Шмель, очень бледный, едва шевелил губами и дышал, как после долгого бега.

А потом подали сладкий напиток, и над столом будто пронеслась волна облегчения. Люди брали друг друга за руки, обнимались, раскачиваясь, и дыхание их сделалось умиротворенным, глубоким, как у спящих.

Стократ тихонько выбрался из-за стола и положил руку на плечо Шмелю; мальчишка открыл глаза, будто проснулся.

— Нам пора, — сказал ему на ухо Стократ. — Если мы не вернемся до рассвета, князь атакует, ты ведь помнишь?

И они отправились обратно. Взошла луна, высветив лес, и Стократ не мог отделаться от мысли, что Шмель идет во сне. Он шагал, о чем-то думая, почти не касаясь ногами хвои — казалось, сейчас взлетит…

Потом запахло дымом, и оба ускорили шаги. Лошадь заржала — и впереди, за деревьями, заржали другие кони.

— О чем они пировали? — тихо спросил Стократ.

— Не могу объяснить.

Стократ неприятно поразился — ему показалось в первый момент, что мальчишка высокомерен. Но Шмель повернул голову и посмотрел на него искренне и совершенно беспомощно:

— Я думаю, что они пировали о свете. Но у них в языке нет слова «свет» и нет понятия «видеть». Мне показалось, это их мучит…

Стократ открыл рот, чтобы сообщить ему важное, но в этот момент навстречу им выехали вооруженные всадники, и Шмель, забыв обо всем, кинулся им навстречу:

— Уберите луки! Войны не будет! Стойте!

Во всаднике, ехавшем впереди, Стократ узнал князя и прибавил шагу.