Журнал «Если» - «Если», 2011 № 04

Стоит и чешется весь от слов-паразитов. Не до словесной чистоты ему, если жрать нечего. А паразиты обычно и заводятся у тех, кому о чистоте думать лень.

— Сам ты выгребатель, — отвечаю, — гласную тебе в окончание. Давай быстрее копайся, пока мусорщик не приехал.

Прокаженный забубнил под нос, отвернулся и полез в бак. Вонь от него, как из канализации. Иногда мне кажется, что от словесного хлама разит так же — принюхиваюсь к себе, не провонял ли?

Работа непыльная, спецодежда не нужна, хожу в гражданском — кроссовки, джинсы, рубашка, куртка. Воткнул разъем накопителя в терминал, скачал информацию — и дальше поехал. Рутина, зато платят хорошо, не то что журналистам.

Я как раз журналистом раньше работал. В принципе, занимался тем же: лазил по помойкам и рыл отходы. Только считал, что творю, мнил себя интеллигенцией. Сколько того творчества в продукте, у которого срок годности — день? Кефир это скоропортящийся, а не творчество.

Загрузилось. Отсоединяю накопитель, удаляю файлы в терминале, чтобы на завтра места хватило. Спальный район: одного контейнера на три дома маловато. Народец живет простой, малограмотный, в общении неприхотливый и потому несдержанный.

Смотрю — за мной наблюдает еще один зритель.

Эта девушка часто смотрит на меня последнее время. Стоит возле подъезда и смотрит. Брюнетка, одета неброско, аккуратно. Наверное, офисный работник: они одеваются в пределах одной суммы, да и лицом похожи. Кстати, лицо наблюдательницы я раньше как будто видел.

— Чего пялишься? Цирк тебе здесь? Клоун я тебе коверный?

Она сунула руку в карман. Я успел заметить: в кулаке держала мусорную флешку — помои, значит, выносила. И решила в очередной раз посмотреть, какие такие опущенные жизнью люди забирают словоотходы. Диковинку нашла — позлорадствовать. У меня на соседнем участке случай был: один дед поджидал меня перед выемкой и матерился нарочно возле контейнера. А потом требовал, чтобы я его слова убрал — дескать, работа у меня такая. Старичье — что с них взять, кроме справки из диспансера? Как ему объяснишь, что слова обретают реальную силу, только когда становятся материальными, то есть записанными на носитель? Деду из этого предложения только пара слов-то и знакома. Но и их смысл он вряд ли передаст из-за склероза и похмелья, наложенных по злому умыслу судьбы друг на друга. В общем, погнал я тогда старикана — простыми словами, не записанными.

А потом дед перестал выходить. Точнее, ушел навсегда. Когда я узнал, мне стало горько, что, пусть и по делу, наорал на древнего дурака. Он был виноват, что стар, — я до сих пор винюсь молодостью.

Но ведь эта смотрительница — другое дело, ей и тридцати не дашь.

— Чухай, говорю, домой, а то врублю динамик на полную — весь двор ваш в своих же помоях утонет!

Она повернулась и пошла к двери, дрожа плечами — то ли смеясь, то ли плача.

Совсем настроение испортилось… ладно, еще два терминала — и домой.

Теплый сентябрь позволяет ездить с открытым окном. Вместе со свежим, щекочущим листвяной пряностью воздухом в салон пикапа влетает едкая словесная пыль, которой в любом городе полно. Музыка орет через окно, бабушки вслух газету читают, дети дразнятся. Заметьте, детские обижалки, они, как есть, гипнотические формулы порчи. Хорошо, мелкие сами не знают, что болтают — как дикари с пушками играются. Я в школе словбо занимался, чемпионом города в своем возрасте был, понимаю, о чем говорю.

— Са-аша-а! А ну домой, паразит!

— Ты кого мразью назвал, чучело? Гнида, сейчас ответишь…

— Алло, привет. Я этого подонка отшила. Так и сказала: иди, маздон, на…

Пока мимо ушей пролетает — ничего. Стоит записать на бумажку или в телефон — получается мусор. Если учесть, что человеческий мозг — тоже своего рода записывающее устройство, страшно подумать, сколько помоев мы носим в головах. Не хватает места для добрых слов, хотя запомнить их ничего не стоит. Начинает стоить, лишь когда припечет: нужно тебе, например, комплимент девушке сделать, а в голове и диктофоне пусто. Тогда беги к друзьям — может, одолжат словечко-другое до получки.

Самое смрадное место — общественный транспорт. Садишься — вроде нормальные люди с тобой едут. И вдруг — то телефон зазвонил, то бабушка по пенсионному зашла, то пьяная харя среди человеческих лиц затесалась. Выходишь с ощущением, словно тебе в карманы хлебных крошек насыпали, а за шиворот — шелухи от семечек.

Здорово, что люди придумали, как избавляться от словесного мусора, абзацем его по кеглю. Включаешь приемник Роунера, наговариваешь туда — и в контейнер. Сначала думали, обман в стиле «канадской оптовой компании»: как ты, дескать, слово поймаешь и выбросишь? Оказалось, без проблем, что физик-психолог Джерри Роунер (между прочим, канадец) и доказал всему миру. Ну и сам миллиардером стал, не без этого.

Человеку главное — сказать гадость, а когда и как — неважно. Я точно знаю, я статью о Роунере писал. По таким свалкам материалы отыскивал…

Но технология — одно, а жизнь — совсем другое. Скажем, выбросил ты пакет с объедками, а на следующий день в ведре такой же образовался. Надо или есть меньше, или выносить чаще. Так и со словами. Бывает, выбросил худое слово и забыл о нем. А на его место завсегда другая скверна лезет, организм следующую заразу вынашивает.

Осенью темнеет предательски рано. Ты не отвык от того, что в восемь еще можно ходить, не спотыкаясь, и на тебе — споткнулся.

Приехал я на свалку позже всех — машина глохла раза три. Свалка — одно название, а так обычный офис, внутри которого стоят блоки мощных серверов. Они прорабатывают и сортируют слова, сброшенные с забирательских дисков: что пригодится для большой филологии, а что пора в утиль.

— О, вот и представитель продажной прессы! — встречает меня засаленным приветствием Ефрем Поползнев по прозвищу Хрен.

— Здравствуй, Каша, — тихо говорит молодой Дима Бурлака. — Как дела?

Дима — новичок, сразу получил козырный маршрут. Кто-то из родственников работает в городском комитете по культуре.

Бурлака забирает в элитных районах — тихом центре и прилегающих частных поселках, укрывшихся от деревянного обывательского глаза в пышной листве.

Там случается, что люди выбрасывают добрые выражения — по невнимательности или из принципа. Зачем богатым людям доброта? С нами, бараньем нестриженым, только грубостью надо, жестким оборотом, лексему ему под корень.

Димка выбирает доброту из вонючего мотлоха и пользуется ею. Вообще-то рыться в мусоре нам запрещено, но случаев, когда наказывали, не было. Тот же Хрен постоянно копается в навозе, на дом работу берет — слушает в плеере. Только маршрут у Поползнева идет по промзоне, там добрым словом и не пахнет. Разве что собачий лай, но его пока распознавать не научились, как ни записывай.