А Аттанасио - Темный Берег

Старый Черепок, колоссальный гранитный порт на мысах Мирдата, не терял времени, и обрушенные змеедемонами знаменитые спиральные башни уже стояли в лесах. Дрив не стал осматривать восстановительные работы, потому что ему не терпелось снова увидеть свою столицу.

Плавающий над изгибающимися грядами джунглей и облачными лесами Укса, Дорзен разбрасывал свет куполами минаретов и висячими лентами мостовых. Но герцог не успел приблизиться, как его позвал тихий настойчивый голос:

- Дрив...

Он очнулся навстречу ласковой улыбке Тиви. Ее руки, обветренные, как камни, соединились с его руками. Все узоры боли, все черные потеки на душе смыл Чарм.

Но он помнил.

Небо и земля, громоздящиеся в мучительной дороге в ад, не уходили из каких-то далеких глубин сознания, куда никогда не достает свет талисманов.

Он помнил. Путь в ад был очень медленным и с многими объездными путями в сознании. Конечно, дорогу надо будет починить, потому что она усеяна дырами пустых желаний и погибшей любви...

- Дрив, очнись! - настойчиво и нежно позвала Тиви.

На изможденном лице проступило понимание, и он заставил себя приподняться на локтях и осмотреться. Дневной свет дышал жемчужными волнами сквозь дрожащую парусину палатки. Колдовская ткань собирала первый Чарм нарождающегося дня. Сон закончился. Дрив собрал весь Чарм, который могло удержать тело. С этой минуты лечение требовало его сознания; дальше только он мог лечить себя.

Тиви помогла ему сесть, и он смотрел на нее, мгновение не узнавая, удивляясь, как изменил ее Чарм. Теперь это была не уличная мышь его снов, но близкая незнакомка со спокойной красотой, которая пряталась прежде под грязью и отчаянием. Он изучал ее черты, казавшиеся такими знакомыми подбородок с ямочкой, кроличий прикус, густые брови, - и снова узнавание поставило его в центр жизни, в соприкосновение с той осью, которую мудрецы зовут предназначением. Рядом с Тиви он ощутил покой, расширяющий свои счастливые пределы. Он знал, что если закроет глаза, то провидением увидит это наверняка, но не мог оторвать он нее взгляда. Она притянула его к себе.

- Мы больше никогда не расстанемся, - шепнул он.

- Никогда.

Он отделился от нее, сильный, с прояснившимся разумом, и приложил ладонь к ее щеке.

- Мы много мелких смертей пережили порознь, Тиви, - сказал он, глядя ей в глаза, желая увериться, что понимает ее помимо Чарма. - Ты действительно думаешь, что мы можем прожить вместе долгую жизнь?

Ее объятие ответило ему без слов.

Через час они отбыли из Гнилого Болота, обнявшись, в ветровом крейсере, который вел сам Дрив. Корабль поднял их высоко над мелодичными островами и холмами Ирта. Он шел в чистом небе на автопилоте, и они стояли у леера, сияя счастливыми от свежего ветра лицами.

В этом мирном полете они поделились друг с другом всем, что знали и чего боялись. И только когда расцепились их сомкнутые любовью тела и они вылетели в сумерки и повернулись убегать от наступающей алой ночи, только тогда они поделились тем, что боялись знать.

- Что нас свело вместе? - спросила Тиви, сидя рядом с ним на скамье пилота. Их руки лежали на штурвале. У Тиви на шее блестела лента наговорных камней, оттачивающих ясность разума. Под их действием слова и мысли у нее двигались по-другому. - Это Чарм?

- Нет, не Чарм, - сонно прошептал Дрив, подняв лицо к вышитому золотом небу. - Не Чарм. Судьба.

- А что такое судьба?

- Я не Бульдог, - ответил он, глядя на нее уголком улыбающегося глаза. - У меня нет правильных ответов на такие вопросы.

- Ладно, а что ты сам думаешь? - спросила она, подставив щеку ароматному бризу.

- Узор, сплетаемый светом Извечной Звезды. - Он оглянулся на преследующий их пылающий закат. - Тени небес... не знаю. Или то, чем мы были, пока были светом, пока не остыли в тела.

- Значит, мы были знакомы на небесах. - Это ей было приятно, и она дала ему это понять поцелуем. Он стиснул ее руку с неистовой нежностью.

- Что я боюсь знать - это что нас развело на Ирте. Сделало пэром и беспризорницей. Что разбивает свет на привилегии и нищету? Ни один мудрец не мог мне этого удовлетворительно объяснить.

Тиви не сразу высказала очевидное:

- Вина в нас самих. "Пэры шепчутся с пэрами", - разве не так гласит старая пословица? И бесчармовые никогда не слышат, что они говорят. Мы держимся отдельно друг от друга.

- Это мы сможем изменить.

- Ты действительно влюблен. - Она чуть слышно засмеялась. - Извини. У меня почти все сны были в мусорном ящике, потому они не так светлы, как твои, Дрив.

- Ты не думаешь, что мы можем положить конец пэрству? - Он поглядел на нее с притворным удивлением. - Мой прадед объединил слабые и сильные царства в семь доминионов. Моя бабка повесила над Иртом наговорную каменную звезду и соединила дальнее и ближнее. Но мы с тобой, Тиви, можем сделать даже больше. Мы соединим низкое и высокое и заставим небо коснуться Ирта.

- Вот теперь ты говоришь, как Бульдог, - сказала она с веселой улыбкой. - "Я надеюсь, что мы принесем Чарм во все трущобы Ирта". Эту мечту я знаю наизусть.

- Ладно, - ответил он, минутку подумав, - даже если ты права и у нас ничего не выйдет, Ирт уже никогда не будет таким, как раньше. Мы теперь стали ближе к Темному Берегу. Все мы, даже беспризорники - пэры над этой Бездной.

Упоминание Бездны заставило их вздрогнуть, и они молча обнялись под красной ветвью ночи. Долго они так сидели, с сердцами, полными потерь, исцеленных Чармом.

- Поднимемся над тьмой, - предложил Дрив. Они отодвинулись, улыбнувшись в едином понимании, и; пошли по разным бортам крейсера, поворачивая наговоренные лопасти так, чтобы поймать последние красные лучи. Когда они встретились на носу и снова обнялись, паруса колдовского шелка туго наполнились сумерками. С этого момента время застыло неподвижно на корабле, поднявшемся к ярким слоям неба над тенью мира.

Поч сопровождал Джиоти, когда она представилась лорду Дриву с мечом Тараном. Герцог, только оправившийся от чармового сна, был худ до прозрачности и рвался как можно скорее покинуть Нхэт со своей обретенной невестой. Но он отпустил свиту и извинился перед возлюбленной, чтобы встретиться наедине с детьми лорда Кеона в серебряной тени своей палатки.

Он снова выразил им сочувствие по поводу страшной потери и услышал обо всем, что они перенесли после перехода через Каф. Он все это время думал, что уже никогда их не увидит. И все же они здесь - бледный брат и атлетическая маркграфиня, одинокие сироты Арвар Одола, уцелевшие на путях опасностей.

Торжественным жестом, в котором было столько же чуткости, сколько и справедливости, он передал им меч Таран, дабы тот служил гербом, отмечающим их поколение как родоначальников нового Дома Одола.