Многократор - Художник Её Высочества

Салаты — личная причудливая фантазия короля. Например. Печень куропатки быстро трогают маслом на сильном огне. Кочанчики брюссельской капусты режутся пополам, отвариваются и окунаются в фондю. Маринованные шампиньоны, ананасы кубиками. Но главное, разумеется, соус. Паризьен, готовится на прозрачном бульоне, связанным, Ру, который готовится как можно более светлым. Щепотка эстрагона. Ах, эти монаршие изыски!

— Не желаете ли в последний раз заказать что-нибудь эдакое, непротокольно-карнавальное?

У шеф-повара панталоны мятые, на коленях охра, будто человек накануне молился в парижской глине. Кошевар фландрийских наёмников. Всем известно, шеф-повар стоит на предпоследних от верха ступенях общественной лестницы. Ему королевским словом даровано право подтираться живым гусёнком. А это что за стряпуха: говорит направо, смотрит налево?

— Сменить его.

— Но, сир, это же личный повар испанского монарха: подарок мадридского двора Вашему Величеству.

— Смеете оспаривать? То-то!

А то! Королей не переполемизируешь.

В столовую втянулась цепочка юношей с посудой. Предлагаются: пирожные, желе из свежих мандаринов, мусс клубничный, крем с меренгами, мороженое ассорти, свежие ягоды со сметаной. Что будет пить Его Величество? Как обычно, жасминовый чай?

— Кофе.

— Кофе..?! Но Его Величество ведь ненавидит это питье диких племен.

Он ненавидит? Кому позволено фривольничать?!

— Я сказал: кофе! Сэ ту. Мерси. Пора, наверно, секир-башка делать.

— Прикажите позвать живописца, сир? Вы сказали, сеанс состоится сегодня сразу после завтрака.

— А я сказал? Хорошо, зовите.

Вносят станок и какая-то тень начинает ковыряться со своими причиндалами.

— Эй, дружище, а ты почему такой унылый? Самого короля пишешь!

Живописец неопределённо дёргает прозрачными плечами.

— Жизнь художников не очень-то жалует. Общество считает, что даже золотарь, черпающий говно из нужников, и то полезней. В действительности, больше художников никто самое говно больше не вычерпывает. Разве справедливо? Чернь ладно, но на государственном уровне…

— Государство, милейший, — это я!

— Кто бы сомневался? Но разве тот же Ван Гог, продавший единственную картину, бедствовавший и умерший в психушке, не является тем же государством в государстве? — совсем закрылся плечом, матовой маской, только белок через неё то ли слёзливо, то ли лаково-презрительно блестит. — Принесли орехи, когда зубов не стало у мазилы и теперь с чистой совестью перепродают, деляги, «Подсолнухи» на Кристи-Сотби за сорок пять миллионов долларов.

— Кристи-Сотби? Что такое доллар… кто такой Ван Гог..? Чей-то придворный художник?

— Он ещё родится через сотни лет и будет задним числом придворным всему самому лучшему в этом паскудном мире.

— Ба, да ты сумасшедший, похоже! Группа взбесившихся деревьев напала на возвращающегося с работы алкоголика… как твоё имя, художник? Пошли-ка вы все в жопу! С утра бред какой-то! Я еду на охоту.

Кого изволит пригласить с собой Его Величество? Сейчас в Лувре находятся; наместник италийский, вице-король Неаполя, принц де Астильяно, посол русского царя… Никого ему не нужно, отмахивается король. Только он и его борзые. Но король есть король. Сопровождающих

лизоблюдов собралось до сотни душ. Всю дорогу ехал, сумрачно щурясь на дворовых и ласково на тявкающих четвероногих друзей, возбужденных предчувствием гона.

Отохотились удачно. Лис, кабанов, волков — десятками. Зайцев хоть травили, но бросали там, где их разрывали борзые. Настроение несколько подправилось. А от скачки появился такой аппетит, впору Гаргантюа. Вернувшись в Лувр, потрапезничал. После чего — отдых и массаж.

— Вы новенькая? А где прежний? Болен?

— Гораздо проще. Его обезглавили.

— Чтобы не болела голова? И за что?

— Государственная измена. Лежите спокойно, Ваше Величество.

Как приятно! Впрочем, она и сама… Природная галльская смуглость, десертная долинка между грудями… Не занятся ли им ночью массажем?

— Я заканчиваю, сир, потому, что пора готовиться к церемонии.

— О какой церемонии изволите говорить, мадам?

Пальчики, с живостью альпийского ручья касающиеся королевской поясницы, на мгновение остановились и побежали дальше.

— Я говорю о празднике Сатурналий.

Она расказала, что Париж уже пьян и через пару часов в центре не то что конному не проехать, пешему останется только делать па де буррэ на пальцах, как делают танцоры Его Величества.

Пожалуй, вот королю занятие на остаток дня.

— И кто «Повелитель беспорядка»?

В её глазах ужас.

— Вы!

Давно с ним так не шутили. Отхохотавшись, пригубил лимонада.

— Вы мужественный человек! Если бы я знала, что мне скоро отрубят голову, я не смогла бы не только шутить, есть, охотиться, я не смогла бы дышать от страха и просто задохнулась.

— Остановитесь. Позабавились и достаточно! И вот что… — понизив голос до интимно-необходимого уровня. — Когда куранты пробьют двенадцать, вы мне начнёте делать тайский массаж.

— В двенадцать ночи вас казнят, после чего сожгут и разбросают прах по полям.

— Здрасьте пожалуйста! Договорились! Льстецы-кошки, оближи-ножки.

— Я поняла, в чём дело. Если вам дали выпить ритуальный напиток, отбивающий память, то в таком случае вы действительно думаете, что являетесь королем Франции.

— Ну, у «Порто» был какой-то странный привкус… Однако, чудная фантазия! Где же в таком случае истинный король?

— Где всегда, — в Версале, — у массажистки навернулись слезы на глазах, она прижала его голову к долинке между грудями. — Зачем я рассказала? Вы были бы счастливы до последней минуты!

Король Франции Штефан стал художником Степаном. Дурман ритуального напитка рассеялся. Другое дело, необходимо сейчас додумать, почему заодно не исчезают, ну, к примеру, кубок с лимонадом. Если лимонад, как таковой возможен в любом месте и времени, то золотой кубок с неумеренным количеством драгоценных камней имеет смысл только там, где действительно имеет, а именно, в покоях подлинных королей Франции. В Москве такой посуде место одно — Оружейная палата. И если он в состоянии хлебнуть из кубка, это вовсе не значит, что Степан Бумажный, де-факто находится в покоях королей Франции или полуголый бродит по государственной сокровищнице России. С таким же успехом можно сидеть на кончике египетской пирамиды или на тугоплавком керамическом носу стартующего корабля многоразового использования. Само собой и салат картофельный, советский. Какие там ещё в французкую жопу монаршие изыски?!

В покои вошла делегация. Впереди шут в маске. Только шут в маске — шут сам по себе, а Степан — шут тот самый; «Повелитель Беспорядка», «Царь-горох» или «Епископ дураков», называй, как хочешь, все названия отражают смысл Сатурналий как ритуального убийства короля и представление его жертвой, способной быть единственным источником возрождения природы, государства, человека, червя — символа ползущей энергии, завязанной узлом.