Многократор - Художник Её Высочества

— Головатый говорил, что тебя в первую очередь интересовало искусство. Нашел что для себя?

— Да я даже стиль в живописи поменял от впечатлений на анилиновый. Помню… забыл название планеты… жарко там было и липко, как в кроссовке бегуна… туманы эти жирные… Там вообще не видно ни черта, кроме люм-шаров, как оказывается, только для меня навешанных. Местные жители режут такие деревянные картины для ощупывания. Забавно. Они вроде голотурий, наших морских огурцов, я их ел на Тверской в ресторане, нежными животами ползают по деревяшкам и навроде того, что эстетически наслаждаются, вплоть до оргазма. Поползали бы склизняки у меня по мастерской. Никакого тактильного удовольствия — одни занозы. На Бубль-гумии, помню, свежевыплюнутая жвачка на кустах… Головатый ехидничал: выпусти этих художничков на Земле, фаги, из чисто эстетического интереса, сожрали бы нашу флору в неделю заради творческого эксперимента… Закаты там такие, что глупеешь от восторга. С живописью тоже… с графикой… Слушайте-ка, Влчек! — Степан напружинился. — Мне проговорились, что было еще условие, из-за которого выбрали мою картину. Рассказали может быть ненароком или уж такая жуткая тайна?

Гжимултовский сел в кресло, нога на ногу, и Степан зад приудобил.

— Не то чтобы какая-то особенная тайна…

Что-то дуайен мямлится. Потребовал полного откровения и додавил на свою голову.

— П-п-п… — застряв на любимой согласной русских. — П-полный пардон ин куэста партэ! Я — сумасшедший?!

Вскочил на резвы ноженьки, заметался по мастерской, похожий на кормилицу, потерявшую молоко. Ничего себе откровение!

— Сильно сказано. Мы лишь, разумеется после портрета, подправили кислотный баланс в дивергентных сетях мозга. Ничего тревожного не было, но понимаешь, когда-нибудь в будущем, из-за этого сбоя, такого маленького, что в пивной кружке можно искупать, могли бы быть повреждены мишени лимбической системы в таламусе, что уже нехорошо. Сейчас-то всё в порядке, благородный дон.

Оттого, что в порядке, степанов страх, на удивление, быстро истаял, а полюса, соответственно, поменялись. Но как же ему теперь картины писать? Художник без профсумасшедшинки, что физик без постоянной Планка. Однако главреж заверил, что задуренных картин он не перестанет писать, а забота их не перешла разумных границ. Не взяли из коробка ни одну из спичек. Ликвидировали только приблудную, она рядом с коробком лежала в опасной близости от трущей поверхности. Дернулся бы когда коробок, спичка случайно вжикнула о тёрку, а там как получилось бы, сама сгорела бы, а могла ведь и все спички спалить. Так что пиши свои картины, Степан Андреевич, сколько душе угодно. Главное — главное сделали. И со стороны портретируемой случилась соответствующая критическому моменту аура, и портрет был полем Армагеддонской битвы, где сошлись в обоюдном перекоре силы света и мрака, и портретист не оплошал. Не то чтобы полный шизик, но немного с левой нарезкой творческой сумасшедшинки. Совпадение.

Степан брякнулся на подоконник, застыл. Посидел-посидел, поутюжил лицо ладонями к кончику носа (увидели бы массажисты, разглаживающие морщины от носа, — избили), потёр кончики пальцев, будто стирал отпечатки пальцев, подтянул носки, прокашлялся. И пусть! Проехали.

— Я, ведь, Степан, к тебе с тремя моментами прибыл.

«Жуля как жалко! Момент тебе, негуманоид, так-твою-перетак!»

— Последнее дело — подарок.

Какой ещё подарок? Он и так всем доволен. Аби днями прибудет, загоревшая гладкая. Звездолет персональный в гараже стоит. Получку только получил. Все здоровы. Скоро напишет великое русское понятие — «Дурак». Серию придумал такую, что академики, с рвением дружные, будут свои клизмы вместо кистей… или наоборот использовать.

— Подарочек дорогого стоит. Раз подарили — иди срывай.

Если не фрукт, подарки, что ли, срываются с деревьев, если это не новогодняя елка? Сюрприз за сюрпризом. Его дивергентные сети уже отказываются служить из-за переизбытка информации.

— Признаюсь: хватит болтаться по вселенной. Переловил мух за любые лапки. Удовлетворён. Спасибо вам за внимание.

Главреж в проеме окна. Луна нимбом. Даже два нимба: первый черный — поля шляпы, второй слепящий — ночное светило.

— Ожидалось это, дружище.

И у Степана ком в горле.

— Я в том числе попрощаться пришёл. Топологические характеристики нашего Х-объекта меняются. Вход затягивается. И у меня лично метаморфозы. Скоро будет другое тело, странное, — запахнулся полой. — Завтра жди наперсника, он отвезёт за подарком.

Два пальца у виска, отмашка.

— Прощай, Степан Андреевич, — улыбнулся. — А может свидимся когда. Да и скорее всего свидимся, что я, в самом деле? Жизнь — дама без возраста.

Глаза его эти воловьи…

Между двойными солнцами системы — светящийся шнур. Красный гигант, гравитационный вампир высасывал немощного соседа.

— Ничего удивительного. Если цивилизация существует половину галактического года, с ней может случиться что угодно.

— Сколько это, галактический год? — поинтересовался, обдирая звездочкой банан.

— Двести миллионов лет, время полного оборота солнца вокруг центра галактики.

Полгода..! Человек порой раздуется в гордыне: «За нами тысячелетний опыт человечества!» Что такое тысяча лет? Девять долгожителей. Деваться некуда, земляне ещё троглодиты совершенные. Глупы до святости. В лучшем случае — хитрые. Оттого что необразованны — живут основными принципами выживания примитивного — агрессией и объединением, о религии речь, раз породила всё: государства, монополии, партии, банды. И писать серию «Дурак» необязательно. Кого ни пиши, всё то и будет. Надежда на исключение.

— Мир-то мёртвый, — интриговал Терентий. — Только здесь теперь заповедник, охраняемый пуще девственности. Чего хмыкаешь? Я неправильно выразился? Никак что ли не охраняется?

Потянули на малой тяге к кирпичной планете. По курсу какой-то геометрический порядок.

— Тут запрещена быстрая езда. Сразу по ребрам получишь.

Геометрический порядок у края жидкой атмосферы при приближении оформился в условный куб, предполагаемый по зеркальным пирамидам колоссальных размеров в углах. Внутри куба стайка запятых.

— Не темни. Что там такое?

— Вскрытие покажет. Самому же интересней. Можно сказать, это оранжерея. Можно сказать, арбузня. Сад. Как ни назови, один шут, оно последнее, что осталось от Пилигримов. Не могло не остаться. Зато потом драка между наследниками была, дай Боже! Пока галактический совет не прибрал к рукам. Теперь выдают только по записи. Завидки меня берут. Единственной персоне, насколько знаю, еще не давали. Ниже уровня звездной ассоциации ловить нечего. Такс! Тормознули нас. Последняя проверка… Угу, драконы пропускают. Сейчас ты у нас совершишь один из двенадцати подвигов Геракла. Золотое яблоко Гесперид стырить не желаешь?