Многократор - Художник Её Высочества

Учёному рассказывается, дабы учёный не печаловался в будущем, если вдруг найдёт, и не переставал замечать случайный полет падающей звезды. Теперь не надо с тоской говорить: и звезды дотлевают, карлики желтые оранжевые красные. Остальные либо взорвались, либо сжались в черные дыры и нейтронные капли размером с гульку. Не придётся горько плакаться. Смерти нет! Великолепно закручено! Ах, замечательное пивко!

Обалдевший Лузин и не спорит с живописцем, только что выступившим в Гайд-парке.

Ай пивко у нас отменно, и таранька хороша. Окрыляемся мгновенно, так что ввысь летит душа. И Эмпедокл умница. Разве не он восклицал: «Рви кочки, ровняй бугры, держи хвосты козырем»? Тоже, поди, любил перекинуться с философами в картишки.

Набегавшись по вселенной, подвёл черту: плотно подсев к Августу, написал картину.

Сюрреалист бы с удовлетворением отметил, что автор писал по классической методе сюрреализма. На самом деле, Бумажному не понадобилось погружаться в пучину бессознательного. Он выступил только в качестве реалиста и написал «Внеземной натюрморт», вспоминая различные формы живой и косной материи, увиденные в других мирах.

Вильчевский ввалился в мастерскую в тот момент, когда Степан ставил подпись. От людоеда Ракшасы пахло тонким ароматом женского поцелуя. Так женщина порой подушится, чмокнет своего дорогого человека и уйдет в город. Вильчевский накануне похвастался по телефону: «Я кадре та-акие духи подарил! И для старухи бывает порнуха!» Вот от Вильчевского тонко и несло ядом, который «Пуазон».

— Добродушен, деловит, весь иголками покрыт. Слышишь топот шустрых ножек? Это наш приятель — Стёпжик, живописефил и искусстволожец, глаз не оторвать, всё равно ж не дашь. Кинь в меня чем-нибудь? Я, значит, баранов ем с «ДЄрислингом», а он малюет в это время, достохвальный, — вручил металлический бюстик с надписью на пяточке: Репин Илья Ефимович. — Единственно, на полтора мгновеньица, по некоторому незначительному в моих глазах соо брожению.

Достал откуда-то из-за поясницы бутылку пива, вырвал из степановых рук бюстик, открыл пробку носом великого русского живописца (видел бы это крупнейший представитель демократического русского искусства), выдул пиво одним махом. Тонкий аромат «Пуазона» тут же доукомплектовался солодовыми примешками портера.

— Дело-то мы обделали кругло. Практически гениально. Обделались легким испугом. Пол поехал — значит вас несут, — бухал Вильчевский всякую чушь, челнокообразно водя носом в критических миллиметрах от холста.

Степан располосовал арбуз. Улыбку видно со стороны затылка. Настроение всегда приподнятое, когда вместе с работой заканчиваются муки творчества, а только что дописанная картина начинает сохнуть своей художественной кожей.

Вильчевский, рассмотрев натюрморт, потянулся с воем.

— Вот арбуз подобный рту. Выдран зуб, слюна алеет, щёки, пучась, зеленеют. Наслаждаться не могу! Одно могу сказать точно. У нас с тобой никогда не будет цинги. Знаешь почему, отдыхатель? Потому что мы едим больше луку, чем арбузов. Разрежем луковицу на четвертинки, посолим, завернем в полотенце, слегка поколотим, чтоб сок пошёл, съедим и сядем писать картинки.

Степан основался в кресле и махнул пяткой в сторону Августа.

— Получилась?

— Человек, велик ты или мал? Умри — узнаешь. Шик-блеск-лепота-красотулечка! Тебе нужно ответить «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»? Кокетничает он, в дверях вечности постоявший. Я лучше тебе отвечу, почему море соленое. Меня сегодня ночью осенило. Море сначала было пресным. Потом приехали первые отдыхающие неандертальцы и начали мочиться во время купания. Скажи честно — ты писал в море? Обращал же внимание? Кто стоит во время купания с мечтательным выражением глаз и с раздутыми ноздрями, тот обязательно в этот момент мочится. Чисто статистически не может в природе быть ни одного купальщика, способного дать негативный ответ на мой вопрос. Не пописал, так обосался.

— Балда, ха, ты!

— Не балдахин, а разбитый. Если кошку бросить вверх, она приземлится на четыре ноги. Я тоже всю ночь приземлялся на писуар отлить. Был бы на море, море стало зараз намного солонее. Посмотри на меня — видишь, какой я гладкий. Лучшее средство от морщин — выпить на ночь восемь литров пива.

— Ты не разбитый, а разбитной, в удилах из пены.

— А ты потный и романтичный, как твои картинки. Синус на косинус, косинус на синус беспартийный.

— А ты тонкий бледный и звонкий. Глистёр в корсете, с пАром ласк из уст и парой глаз под парАми.

— Это я-то тонкий?! Сам ты лом бумажный! — звонко хлопнул себя по корманам с мелочью и ключами людоед Ракшаса. — Губошлёп с диагнозом, но без рецепта! Оные слова — сама пустошь! Я больше и чище вымытого слона. Тогда ты наклонно-кудреватый павлин без хвоста. А босой Степашик без павлиньего хвоста — окорок капусты, кочан ветчины.

Они ударили ладонями, и погоняли смешинку, попавшую в рот, семьдесят семь секунд, чем прибавили себе жизни на семьдесят семь минут.

— Дурачок ты, Ванька! Умрешь с тобой.

— Я не дурачок, о пусть небесный Перун пронижет череп мне, если вру. Я маленькая птичка Тивакакака. До того нежная, что видно как из косточки в косточку переливается мозжечок. А ты отважный Оджибве, раз взялся снова за работу. Нащипал щёчки для румянца и взялся. Уважаю! Скоро с тебя, уважаемого, и с меня, уважаемого, отольют такие бюстики и какие-нибудь олухи, вроде нас с тобой, будут колоть ими орехи. Главное прославиться, потом обязательно башкой настучат по орехам. Ты пишешь с пылкостью молодости страстной и жадной до впечатления изящного — значит ты счастливый. Мухи тоже счастливыми бывают. Одни родятся на очистных сооружениях, другие в кондитерской. Естественно, мухи счастливые на очистных сооружениях. В кондитерской их всё время рвёт от сладкого.

Степан поинтересовался, что сейчас пишет Вильчевский. Вильчевский честно признался, что в данный момент у него полная квартира очередных родственников. Они понятно, по-сибирски хлебосольно гостей приняли. Те в долгу не остались и с размахом сводили хозяев в ресторан. После такого двойного удара пришлось Ивану с родственником заливать нутряной жар шестнадцатью литрами пива, по восемь литров на нос. Отчего у друга на лице, как после пластической операции, ни морщинки не найдёшь, кожа идеально натянута, приятной одутловатости.

— Бёдра, татуированные резцом Уетонги, прекрасней чешуи макрели. Зря рыбарь веслом гребётся, русалка вряд ли в сетке бьётся.

Степан последний раз критически всмотрелся в картину. На первый взгляд — винегрет. Единого светового фронта нет, опорные плоскости замылены, и хотя внеземные объекты условно должны означать кубки, блюда, фрукты, цветы, так далее, но прямые аналогии не возникают. После минуты разглядывания полутора квадратов тщательно организованного беспорядка, картина начинает внутренне организовываться и навязывать зрителю свои константы. Что и требовалось доказать. Пописал картинку и бросил. А почему? А потому, что ещё сам да Винчи говорил: «Картину нельзя закончить, её можно только бросить.»