Многократор - Художник Её Высочества

— Эй, идите передо мной, расслабим ситуацию.

Тот услышал, но даже не оглянулся. Только слегка повернул бобовидный череп.

— На фиг нужно было быть.

— Ничего себе! Я его калачом, а он меня кирпичом.

— Всех облаял! — торжествовала старая.

На хлопок в подсочельник хам явно заработал.

— Послушайте, вы не хамите.

— Туда же, — пробурчал негромко, но развязно, как бы не к Степану. — Не мужик, не баба, а железа внутренней секреции. Реагирует, угрозёл.

Теперь ясно до конца: надо бить. Необходимо только оформить.

— Ты, пирожок без начинки! Твои речи, омывающие мое сердце…

Но тот оказался проворнее, успел вставить:

— Прямую кишку они омывают.

Оформилось. Как говорил вождь мирового пролетариата: надо брать почтамт и разводные мосты. Промедление, естественно, смерти подобно.

— Пойдем отойдем, одноклеточный! — жестко сказал Степан. Церемонии закончились.

— Что, бить будешь? — осклабился лысый.

— Буду-буду, — потянув за рукав.

Женщины враз примолкли, ожидая развязки. Только старуха всё шипела:

— Нашпиль яму, паря! Ишш, лось беспачпортный!

Мужик не собирался выбираться из очереди. Стоял и с хмурым интересом рассматривал узоры на надутом шелковом заду впередистоящей. На таком заду много что можно увидеть. Женщине за сорок и парашютный зад раскрылся по полной программе.

— Я что сказал?! — повысил голос и с силой дернул за рукав.

Мужика от толчка развернуло. Этого никто не заметил. На его руке висел пакет, но когда пакет отлетел от поворота, очередь увидела — перед ними инвалид. Рука в кисти делала бублик, скрюченные пальцы будто чесали бок.

Мировой конфликт, возможно, и произошел из самой природы бога, как утверждает мировое сектантство, если мы по образу и подобию… Но не бить же инвалида. Еще большее хамство, чем зоологическое хамство этого субъекта.

— Не я первый бякал — бабка, — и предложил. — Ты дерни меня за свисток, может, полегчает.

С удовольствием взял бы художник за горло хама. Этика не позволяла, чтоб ей ни дна, ни покрышки. Но стрекательные клетки выпустил:

— Всыпал бы я тебе, деланый пальцем!

— А ты всыпь, бздиловатый, — не остался в долгу сквернослов. — Руку одну привяжи и всыпь.

Степан сощурился. Хорошая идея. Если, скажем, создать паритетные условия, то, пожалуй, можно. Или нельзя таки? Кто его знает, что у него еще атрофировано, кроме головы. Ситуация!

— Что бебиками хлопаешь? Привязывай руку.

Он еще и провокатор. Уже ни в какие ворота не пролезет без вазелина. За меньшее Александр Сергеевич на дуэль вызывал.

«Что-что? Дуэль?» Пусть он инвалид и подкожное заражение клетчатки, но он мужчина. А мужчина должен отвечать за свои поступки. В двадцать лет Галуа был великим математиком, выдающимся революционером, а погиб классически — на дуэли из-за женщины.

Наклонился, отчеканил:

— Сударь, я вызываю вас на дуэль.

Бабка закрестилась.

— Гы-гы-гы, — заржал мужик. — Я тебя забросаю высокотоксичными носками. А у тебя-то, интюллигент, оружие найдется?

Оружие представляет собой выражение воли, направленной к определенной цели. Найдется немедленно. Исключались дуэльные пистолеты и шпаги, чистая архаика. Не исключались двустволки и ножи, но исключался конечный результат. Нельзя убивать людей. Но можно бороться, побеждать, получая сатисфакцию.

— Ну ты, орудие господа! — наехал грудью. — Я не шучу, козёл!

На «орудие господа» тот ухом не повёл, на «козла» среагировал мгновенно. Он вроде взрыднул, набираясь сил ляпнуть очередную гадость, но Степан на этот раз был готов и успел первым:

— Я сказал, будешь со мной драться, и заткнись!

— Чем драться?! Яйцами биться, что ли?

Качественная мысль. Для такого дела сойдут и куриные, далеко ходить не надо. А удар яйца, пущенного со злостью, больнее больного. А если двадцать штук разбить об его лысину автографа ради. Степан продефилировал мимо замерших женщин.

— Сорок яиц, по двадцать в отдельные пакеты.

Бабка пискнула:

— Изляпай-ка его, парень.

Лысый наморщил медный лоб и отвесил старухе:

— Молчи ты, мать поросенка!

— Хто? — не поняла бабка, морща носик.

— Хтокала! Затеяла базар-вокзал.

Интеллигентная и образованная не выдержала:

— Вы что, в самом деле? Это же смешно!

— Не скажите, — ответила дама с ренессансно выбритым лбом. — Свое достоинство можно отстаивать не любым способом, но убедительным. А желток на рубашке, знаете ли… И потом домой через весь город пешком. Кто ж в транспорт посадит? Правильно парень делает.

Степану вовсе не хотелось устраивать дуэтно-акробатическое представление перед римлянами: им хлеба не надо — им зрелищ давай.

— Пошли, кроманьонец, — бросил через плечо.

Мужик затоптался было на месте, но старуха ядовито спросила его в волосатое ухо:

— Зассал, шибздик?

Тот пошел, окинув бабку презрительным взглядом.

— Пасись на стороне, чахлык невмерущий.

Степан повел его в университетские скверы подальше от любопытных глаз. Здесь, за деревьями, около теннисных кортов, они нашли свою Черную речку. Выложил из пакета рядком двадцать яиц, прикинул убойное расстояние и в рядок выложил яйца противника.

— Вокруг тебя пауки уже паутину сплели, — распаляя противника на бой. — А я тебя где-то уже видел? Ты мячом на чемпионате мира по футболу не подрабатывал?

Противник созрел. Он встал за свои яйца, пятнистый от злости.

— Мы работать не боимся, но работать не пойдем. По очереди штоль? Пуляемся-то как?

— Как накакал, так и шмякал. Зачем по очереди? На счет «три» бери больше, кидай дальше, — посмотрел на его недееспособную руку. — Если хочешь, я тоже могу левой.

— На хрена? Я — левша. А уворачиваться можно?

— Хоть задом повернись, только в стороны не отскакивай. Стоим на месте.

— Ну, брус легавый, годи! — и взял яйцо.

Степан взял своё и подумал, как бить. Будешь злым — будешь мазать. Первая заповедь шаолинца — спокойствие. Кидать нужно так: не рассчитывать бросок, а медитировать, стать любовью яйца и силой всей своей страсти мечтать лечь на грудь любимой, в смысле: лоб мужика — грудь любимой.

— Грустноглазый и домикобровый, не смотри с паволокой дубовой. Начали!

— Получай фашист гранату! — крикнул лысый, первым метнув яйцо.

Яйцо со свистом пролетело под мочкой уха, охолодив её. Мужик замер на секунду, пораженный неудачей, и, схватив другое, бросил с силой. Степан немного отклонился в сторону. Яйцо далеко за спиной щелкнуло скорлупой.

— Курва! — взъярился дубинородный по большому счету.

Он кряхтел, нагибаясь за следующим, но уж больно распустился в гневе. Промазал мимо яйца, раскатил остальные из рядка, наконец поймал одно и когда поднимался, Степан хладнокровно залепил ему выше бровей первое яйцо. Бросил не сильно, но с любовью к груди любимой. Соперника потрясло. Он остолбенел и выпучил глаз. По второму бежала яичная сопля.