Многократор - Художник Её Высочества

— Сегодня вечехр схреды. Чехрная месса свехршилась.

«Срань господня! Дурачились-дурачились и вдруг в лицо тортик летит. Плюгавый с балкона вылез или мне психиатора вызывать?»

Боднул головой и двинулся из круга к человечку. Но Абигель вцепилась в его локоть.

— Не выходи из круга! Простите, регент, он не верит.

Тот хмыкнулся.

— Бывает. Но зовите меня по имени — Асиель.

Степан дернулся решительнее, побуждаясь выбраться за магические круги. Но Абигель держала цепко и шипела:

— Стой, тебе говорят, в кругу, шшалобон! — снова к Асиелю. — Женское имя означает рот над поверхностью воды. Покажите этому, — кивок на Степана. — Действие мужского имени.

— Действие мужского имени показать несложно. Но жхрецам пхриходится платить. Готова ли ты подписаться кхровью из мизинца левой руки?

— Готова!

У Асиеля удолетворённо блеснули глаза и пальцы по змеиному сцепились в клубок на животе. При карликовом росте и щуплости нёс он в себе некую значительность, собиравшуюся из мелочей: усталые глаза за тяжелыми верхними веками, уши не в пропорции большие и вытянутые, шрамы морщин вокруг скептических губ.

— У человека четыре возраста — младенчество, детство, юность, старение. Почему не сделать пятое?

— Пятый возхраст человека — смехрть. Что пхри наличии вечной души, согласись, та же жизнь. Вхремени нет. Есть символическое членение эволюции матехрии. Дхругими словами, эволюция — всего лишь разница состояний.

Прямо Теории Струн впаривается студенточкам физ-мата.

— Поэтому следует говохрить не о вхремени, которое «вечное настоящее», а о том, как бы выдхрать из мышцы эволюции одно волокно и развить его не поступательно, а пехрпендикуляхрно к общему потоку. Хохрошо, с кем работаем?

Абигель пригнула голову, похожая на стартующего бегуна.

— Со мной.

— Ты смелая девушка, жхрец. Что ж, начни, я пхродолжу.

Абигель прошептала Степану в ухо:

— Что бы ни увидел, главное — не выходи из круга.

«Еще чего!» — подумал, но промолчал. В каком смысле «чего», сам не знал: то ли обязательно выйдет, то ли теперь уже останется, но психиатора вызовет.

— Я хочу увидеть мир по-другому. Органы чувств, экстремальные возможности без всяких там, золотых середин,

— Сехредина — есть точка ближайшая к мудхрости. Тем не менее, заказ пхринят, исполняю.

То, что Бумажный увидел позже, он оценил так: «Капец! Спучь напал! Психиатора мне!». Абигель стояла рядом… и раздвоилась. Вверх медленно вылетела она, вторая, но без одежды, остановилась над головой так, что, подняв руку, можно было дотянуться до пяток, и потекла розовым пластилином. Волосы свалились с головы клочком сена и не долетев до уровня выпученных глаз художника, распались дымом. В нос шибанула сера. В наше время тиф придушили, поэтому зрелище лысой женщины несколько угнетает. Даже панки оставляют на бритом черепе архитектурные гривки, смоченные гелем или слюной. Форма менялась, голова уменьшилась, шея утолщилась. Удобно летать, пронзая воздушные массы копьем. Ямочки лица сгладились, наполнившись жидким пластилином и, самое ужасное, пропал нос. Пусть мужчины не носят галстук, пусть женщины не красят губы, пусть дети перестанут кушать шоколад, но пусть останется нос — характер лица, его смысл и значение. Человек без глаза воспринимается нормально, но человек без носа… Уши потекли вниз, мочки склеились с плечами. Само мяско истончилось, прозрачнея, складки расправились. Превращение в хрустальные крылышки насекомых. С эстетической точки зрения приемлемо, даже больше — оригинально, но конечно непривычно. Рот исчез. Мутировало и тело. Пупок втянулся, в нём появилась разрастающаяся дыра. Надо понимать, не стало внутренних органов. Через мгновение исчезла вместе с животом и грудь. По краям корпуса остался вытянутый бублик. Руки превратились в крылья из розовой пленки.

— Последнее — глаза. Пусть всё тело станет одним оком.

Белки глаз, радужная оболочка, зрачки взболтались, изменили материальность, превращаясь в ртуть, и потекло из глаз. Пленка укрыла головошею, руки-крылья, тело, ноги и… и вдруг засияло неземное существо металлической, идеально полированной кожей.

— Ух ты! — выдохнул художник.

Ангел зеркально отражает телом мир, летуч и свободен. Поймет ли кто такое превращение? Если нет, тогда делается так — находится суровый танк на постаменте и красится розовой краской. После окраски можно увидить мерзейшее зрелище. То же впечатление, но с учетом инверсии.

— Пхринимай, жхрец. Но помни, — до пехрвой упавшей звезды. Подпиши договохр.

Абигель уколола палец о шип крестика. Капля крови полетела к Асиелю, приготовившему лист, и упала на него подписью.

— Истинный свет зовет. Я ухожу.

Человечка окутал зеленоватый дым, из него выглянула медвежья голова и прорычала:

— Твоя душа прекрасна, жрец. Ждём её.

Дух исчез, оставив серную вонь, от которой тянуло расчихаться.

— Назначил свиданку моей душе, шмакодявочник! Что остолбенел? Выходи, теперь не утащит.

Степан сделал шаг за жрецом, зацепил ногой, потащил за собой ленточки, сбросил их балетным пти батманом, и, заглядывая девушке в глаза, спросил:

— Признайся честно, ты мне в кефир гашиш подмешиваешь?

Абигель презрительно бросила:

— Перестань сопли на кулак наматывать! Наслаждайся великолепием небес!

— Что за выражения? — имея в виду не великолепие небес, а сопли. — Ты ж интеллигентная дама.

— Слюна жабёныша я. Начнём или будем тянуть вола за яйца?

Стянув за пятку ангела, надела на себя ночнушкой. Сначала из его точёных форм выступали волосы, нос, плавнички ушей, островки плеч, локтей. В том месте, где у ангела пустота, ещё мастились груди, животик, но вскоре пропали. Ангел всосал в себя женщину и ожил. Расправил крылья, полетел к окну. В голове взорвалось: «Ка-ака-ая кра-асо-ота-а-а!!» Это была телепатическая связь.

Раздался звук лопающегося переспелого арбуза, и из ангела на пол вывалилась всклоченная Абигель.

— Ты сам посмотри на мир! Это ж земля и небо!

Схватила парящего ангела и подступала к пятившемуся художнику.

— Отойди от меня! Что ты хочешь сделать?!

— Надеть на тебя, хи-хи-хи.

Хотел убежать за стол, но не успел. Ощущение грандиозного нападения. Внутрь накачивающий удар, подобный клизме, неожиданный и противоестественный. Путаясь в тине, еще поборолся, понимая, что уже проглочен, и замер. И как только замер — вселенная открылась.

Представший мир божественно прекрасен. Степан-ангел питался чистой энергией, в изобилии плещущейся вокруг. Не той примитивной энергией, бегущей в кабелях в ставших прозрачными стенах, собирающейся росой на антенне космофлота в шпиле, а метаэнергией «неподвижного перводвигателя», радужными волнами омывающей его крылья (и впитывающейся крыльями). Реальность преобразилась. Нет, он не перестал видеть город внизу, но стало видимое прозрачным и только частью огромного мира, осматриваемого не двумя глазенками, а одним огромным глазом от кончика крыла до кончика крыла, от вершины летящего копья до малюсеньких пальчиков на ногах. Он видел и бесконечный космос, и сквозь землю, и мешанину городов, людей, вод, кораблей, дорог, автомобилей, заводов, разноцветных полей. И всё открытое, и не главное, потому что сквозь это можно увидеть любое следующее. Всё играет цветом, бликует миллионами мыслей, слов, намеков, интонаций, которые он может охватить и догадаться о их смысле. Если есть необходимость, то по произволу что-то приблизить к себе, рассмотреть, понять детально. По человечески, но и как бог.