Многократор - Художник Её Высочества

Степан заговорил наоборот. Не описывать же, что они с подружкой вытворяли на шпиле?

Остановились, Глоова развел костерок. На огонь — металическую кружку, налил из фляжки воды.

— Ясно. Так ты говоришь, она призналась, что летала на шпиль, когда исчезала? Подожди, заварку соберу.

Ушел в степь и скоро вернулся с пучком разноцветных трав. Заварил в кипятке, прикрыл каменной плиткой.

— Сейчас тебя таким чаем угощу! Тут коекакство не проходит. Технология дедов!

Истому кофевару Бумажному нет нужды об этом говорить. Действительно бисерная игра на фортепиано. Сахара нет, но он не нужен, аромат — всеусерднейший.

— У меня как-то не поворачивается язык называть вас Глоовой. Это родное имя?

Оказалось, нет. В трехмерном миру пророка близкие зовут Игорем Сейфулиным.

— И ты зови Игорем, на прежнюю вернувшись колею речей.

Холмы взбились бодрее, переходя в гряду. Они поднялись к каменным плитам, оседлавшим хребет.

— Ух, запыхался я с тобой вьюноша!

— Старость в падлу, молодость- наказание, — расстёгиваясь до пояса для вентиляции.

— Какая там старость. У меня протез до колена.

После чего Степан обозвал себя идиотиной, да ещё трахнутой мешком из-за угла.

На каменных плитах — те же солярные знаки, что и на каменюге в аэропорту. Впереди по курсу открылся огромный цирк. У художника ощущение, будто спускаются в открытую пасть мифической рыбы.

— Кажется, что сейчас что-то увидим эдакое… — повалял ладонью в воздухе. — Я не знаю… индейские кубики вместо колёс или там барышню с рыбьим хвостом.

— Ага, почувствовал?! — Глоова прищурился. — Тут хитро. Знаменитый русско-грузинский писатель Акунин про нас написал:,Параша, а не город: тринадцать шахт, двадцать винных лабазов, две туберкулёзных больницы, четыре кладбища и сорок тысяч уродов, быдла, которому больше деваться некуда., И эта параша почему-то регулярно штампует гениев и вышвыривает их в мир. Под Черногорском геологическая складка, суть — кулак в момент ломания носа, бабы картошку копают, а икры голубым светятся. Недалече отсюда за колючей проволокой по виду заброшенная подстанция, а что под подстанцией… ха-ха, знают только первые лица государства. Во всяком случае сюда свозили в закрытой посуде специалистов по коммуникациям в граните. Расстреляли их, или их потомки до сих пор внизу на дистанционном управлении, не знаю. Так вот, твоя история меня заинтересовала. По этой причине в середине пути мы изменили маршрут.

Приближались к трем камням. Камни, будто груши, поставленные в ряд на срезанную пяточку толстого конца. Тут Степана осенило, что камни-то — дело рук человеческих.

— Ты находишься в прорабской всех «строителей», — ласково погладил шероховатый камень. Доярка так гладит бок любимой симменталки. Достал спички, с задержкой посмотрел на художника. — Похоже, парень, у тебя аргументы, выводимые из умалчивания. Ну не впервой, разберёмся, — Зажег спичку, встал носком ноги на впадину-ступеньку на боку груши, и потянулся к вершине. Над макушкой поднялось моргающее пламя. — Сейчас зажжем на двух остальных. Соображаешь что к чему? Внутри домена свое обустройство. Фитили опущены в специальное флогистоновое масло. Оно выгорает — уровень падает, отчего оголяются каналы, видишь дырочки? Чувствуешь, дует постоянный хиусок? Это тебе, друг мой, Хакасия! Тут всегда дует. Знаешь ведь, как может страшно выть бутылка, если на горлышко под определенным углом попадает поток воздуха? Каналы оголяются, воздух в каналах, что в обыкновенной дудке, создает ноту, имеющую свой колебательный контур. Частота трех контуров совпадает в определенный рассчитанный момент, — пророк крякнул. — Проще было, наверное, балет в валенках станцевать, чем рассчитать этот момент. Возникает резонанс, огонь гаснет, но процесс уже пошел.

Только договорил, пламя на трех камнях, как по команде, исчезло. Степан завертел головой, прислушиваясь. Даже подошёл и приложил ухо к камню, ожидая услышать звон телеграфного столба. Ничего он не услышал.

— Дудки завели, и сейчас в Черногорске у одного человека завибрировала тимуровская мембрана и он, увидев это, соберётся сюда к нам. А мы его подождём. Хотя назначение доменов, конечно, иное. Что ты скоро испытаешь на себе. Эх, я бы сейчас еще чайку похлебал…

Степан предложил услуги по сбору травок.

— Ты не понял что ли? Смотри, — чиркнул спичкой о коробок — на мгновенье на кончике поднялось пламя и погасло, придавленное невидимыми пальцами. — Поставить бы их недалече от Бруно в своё время, когда к нему холуи божьи с факелами подлаживались.

Через полчаса с гряды к ним спустился человек.

— Моя вторая голова пришла. Звать Сергем Бескорсым. Знакомтесь.

Степан замерцал ресницами. Вот те на! Оказывается, Глоова — это два человека.

У второй головы Глоовы; темные волосы, такой же желток, родова явно азиатская. Красавец-мужчина, грех не отметить. И мысли читает.

— У меня дед китаец. Ну, что тут за исключение, Гаря? Ко мне какая-то депутация рвалась, тут ты вызываешь, нарушая общественную симметрию.

— Сам гляди, Серж, — со значением подморгнул в сторону художника. — Через него на неё. Или я всё-таки ошибаюсь? Лезь-ка на прибор, голубчик. Сделаем нежненько. За комаром не с топором.

Смущенного Степана подвели к срединному камню, заставили забраться на него и оседлать сверху, причём фитиль под копчиком стал похож на малюсенький хвостик. Дали в руки камешек, отошли от линии груш-дудок крестом, один влево, другой вправо и приказали вложить камешек в дырочку у вершины после сигнала. Степан исполнил, стараясь не думать обо всём этом, как о дешёвом розыгрыше. Хоть бы гудело-щёлкало что! А то ведь перьев ковыля колыхание под ветерком и он — лапша, сидит на ложке, свесив ножки, жокей, ездок, ездец, ездун, пиз… Поручик, перестаньте склонять вокабулярии! Сейчас заржёт двухголовый и кончится розыгрыш.

Но тело, вдруг, оцепенело, язык — будто штанина затянутая в велосипедную передачу, сознание запорошило.

Очнулся от того, что его стягивали с камня вниз. Категорийный аппарат повреждён, но попытался возразить:

— Я сям сле-зю. Спаси-ба-бу-бы…

Его доснимали и усадили на траву спиной к глиняному боку. Запылал костерок, чаёк без эпитетов, жокею в руки. В голове распогодилось.

— Увидел?

— Оно.

И смотрят на него, как на ископаемую рыбу латимерию.

— Ехать ведь надо без соблюдения внешностей.

— Спору нет. Знаешь, меня как бабка порола за то, что забывал калитку закрыть и пса в огород запустил. Грядки геометрические, а Шарик ополоумел от свободы, по ним носится, топчет и радуется. То же самое. Эти же будут молчать до последнего, сам знаешь, — невмешательство, а та наломает дров. Что, не удалось её убедить в гости пожаловать?