Роберт Хайнлайн - Звёздный зверь

Но самой главной причиной его радости было то, что приближалась к благополучному завершению вся эта дурацкая катавасия с хрошии. Старина Фтаемл, похоже, думает, что появились даже некоторые шансы установить дипломатические отношения, настолько эти крокодилы обрадовались скорому возвращению своей красотки.

А установить отношения с такой могущественной расой, как хрошии, крайне важно. С ними обязательно надо быть союзниками, хотя на это может уйти много времени. А может, и не так много; восторг этих тварей при виде Ламмокса граничил едва ли не с идолопоклонством.

Теперь, оглядываясь назад, понятно, почему они с Гринбергом были сбиты с толку. Ну кому могло прийти в голову, что существо величиной с дом — ребенок? Или что представители этой расы обзаводятся руками не от рождения, а только в том возрасте, когда могут ими пользоваться? А уж если на то пошло, чего ради Ламмокс так вымахал по сравнению с другими соплеменниками? Эти размеры обманули Гринберга и его самого не меньше, чем все остальное. Интересный момент, надо будет сказать ксенологам, чтобы занялись этим.

Да ладно, дело прошлое. Сейчас этот Ламмокс… или эта… уже спокойненько направляется на их корабль. Без шума, никакой прессы, без особых церемоний; главное — опасность миновала. Интересно, они и вправду могли испарить Землю? Слава Богу, не пришлось проверить. Все хорошо, что хорошо кончается. Мистер Кику снова запел.

На столе тревожно замигала красная лампочка, и последние строчки он допевал уже в появившееся на экране лицо Гринберга.

— Сергей, ты можешь петь тенором?

— А какая вам, собственно, разница, босс? Все равно мотив совсем не такой.

— Ты мне просто завидуешь. Чего тебе, сынок? Помахал им ручкой?

— М-м-м… Босс, тут есть небольшая закавыка. Со мной доктор Фтаемл. Примете нас?

— А в чем дело?

— Подождите немного, мы вам все расскажем. В одном из конференц-залов?

— Идите прямо в кабинет, — мрачно ответил мистер Кику, отключил связь, вынул из стола таблетку и запустил ее в рот.

Гринберг с горгоноидом появились через несколько секунд; Гринберг обессиленно плюхнулся в кресло, вытащил сигарету, покопался в карманах и снова ее спрятал. Мистер Кику официально поздоровался с Фтаемлом и, обращаясь к Гринбергу, спросил:

— Ну так?

— Ламмокс не улетел.

— Как это?

— Отказался. Остальные хрошии бегают, словно муравьи. Я сохранил заграждения; часть порта, примыкающая к их космической шлюпке, полностью блокирована. Надо что-то делать.

— Чего это ради? Ситуация, конечно, неожиданная, но мы не несем за нее никакой ответственности. А почему он отказался?

— Понимаете. — Гринберг с безнадежностью на лице перевел взгляд на Фтаемла.

— Позвольте мне объяснить вам, сэр, — вежливо произнес рарджиллианец. — Эта хрошиа отказывается подняться на борт шлюпки без своего питомца?

— Питомец?

— Мальчишка, босс. Джон Томас Стюарт.

— Вот именно, — подтвердил Фтаемл. — Хрошиа утверждает, что уже длительное время выращивает Джонов Томасов; она отказывается возвращаться домой, если ей не дадут ее Джона Томаса. Какие-либо доводы она не желает даже слушать.

— Понятно, — согласился мистер Кику. — Если перевести на нормальный язык, мальчик и хрошиа очень привязались друг к другу. Неудивительно, они ведь вместе росли. Но Ламмоксу все-таки придется смириться с разлукой, точно так же, как пришлось смириться Джону Томасу Стюарту. Насколько я помню, он устроил страшный скандал, ну и что? Мы велели ему заткнуться и отвезли домой. То же самое должны сделать и хрошии, сказать, чтобы она заткнулась, посадить в шлюпку — силой, если придется, и отвезти домой. Собственно, для этого они и явились сюда.

— Позвольте заметить, сэр, — ответил рарджиллианец, — что переводя на «нормальный язык», вы упустили смысл происходящего. Я подробно обсудил с ней ситуацию на ее собственном языке.

— Как? Неужели она его так быстро выучила?

— Она знает его давным-давно. Хрошии, мистер заместитель министра, умеют говорить на своем языке чуть ли не сразу, как вылупятся из яйца. Возможно, это владение родным языком почти на уровне инстинкта и является одной из причин, если не главной и единственной причиной того, что они с таким трудом обучаются чужим языкам и никогда не овладевают ими хорошо. Эта хрошиа говорит на земном языке не лучше четырехлетнего ребенка, хотя, насколько я понял, она начала его осваивать десятки ваших лет тому назад. Но своим языком она пользуется с поразительной беглостью… с чем мне, к превеликому моему сожалению, пришлось познакомиться.

— Ну и что? Брань на вороту не виснет. Пускай себе говорит.

— Вот она и говорит. Например, она приказала командиру экспедиции сию же минуту доставить ей ее питомца. А если нет — она остается здесь, чтобы продолжить выращивание «Джонов Томасов».

— А командир, — добавил Гринберг, — предъявил нам ультиматум: или мы сию же минуту предоставим им Джона Томаса Стюарта, или…

— Это самое «или» то самое и означает?

— Все, что угодно, — ответил Гринберг. — Теперь, когда я немного посмотрел на их шлюпку, я в них больше не сомневаюсь.

— Вы должны понять, сэр, — серьезно добавил Фтаемл, — что командир хрошии озабочен происходящим не меньше, чем вы. Но он просто обязан сделать попытку удовлетворить желание этой хрошиа. Она — плод «брака», задуманного более двух тысяч лет тому назад, так просто они этого не бросят. Он не может ни разрешить ей остаться, ни силой забрать ее. Он крайне расстроен.

— А мы? — Мистер Кику проглотил еще две таблетки. — Доктор Фтаемл, у меня есть послание к вашим доверителям. Пожалуйста, передайте его абсолютно точно.

— Я передам, сэр.

— Так вот, сообщите им, пожалуйста, что мы с негодованием отвергаем их ультиматум. Еще, пожалуйста…

— Сэр, я вас умоляю!

— Слушайте меня внимательно. Передайте им все, ничего не смягчая. Скажите, что мы всеми силами старались им помочь, добились успеха, а теперь они угрозами платят нам за нашу доброту. Скажите, что их поведение недостойно цивилизованного народа, и мы снимаем сделанное им ранее предложение присоединиться к Сообществу Цивилизаций. Скажите, что я плюю им в морды… подберите какую-нибудь похожую и достаточно сильную идиому. Скажите им, что свободный человек лучше погибнет, но не поддастся угрозам.

Гринберг широко ухмыльнулся и захлопал в ладоши, этим древним жестом выражая свое одобрение. На лице Фтаемла было написано отчаяние; казалось даже, что его хитиновая оболочка побледнела от ужаса.

— Сэр, — сказал он, — необходимость передать такое послание огорчает меня в высшей степени.