Константин Бояндин - Последний час надежды

Она кивнула и взяла меня за руку, указала головой — идём! И мы вернулись, в шум и гам, в небольшой зал, исполненный простого и понятного счастья.

Я вернулся к Ники. Она тоже пришла в себя и вновь хлопала в ладоши — София вернулась в зал, и новая песня, быстрая и горячая, не позволяла останавливаться.

У этих людей было бесконечно много времени. Просто они не знали об этом.

Брюс и Ники, Галлия, ночь

— Где она сейчас?

— Не знаю, — Ники глазами указала в сторону моря. — Ей ничто не грозит.

Я не понял, что именно за берег — понимал только, что это всё ещё Галлия. Настоящее, будущее или прошлое — какая разница? Берег, полный огоньков — кругом стояли домики. Уже не палатки, ещё не бунгало. Но внутри было вполне современно. У каждого из нас был такой домик. Но когда мы, смеясь и отфыркиваясь, выбежали из моря, Ники вбежала в мой домик, захлопнула за собой дверь и повернула ключ.

Потом было короткое сумасшествие, и вкус морской соли, кругом соль, и даже здесь я ощущал слабый аромат жасмина — откуда? Вся одежда Ники, если это можно назвать одеждой, осталась в паре шагов от входа.

Огонёк лампы метался в круглой колбе, и тени разбегались по стенам от каждого движения. Она прижалась к моему плечу, и я чувствовал, что она радуется, что та тень, что нависала в трактире, сгинула прочь.

— Она там…

— Брюс, — Ники шепнула. — С ней всё хорошо. Пожалуйста, ни слова больше о ней. Неужели ты не понимаешь?

Я с удовольствием стукнул бы себя в тот момент. Понял, конечно. Когда сказали, понял.

— Ники, скажи…

— Тс-с-с… — она прижала палец к моим губам.

— Только один вопрос.

Она кивнула.

— Мы в безопасности? Сейчас, здесь?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Нет, Брюс.

— Но…

— Всё, — она потянула меня на себя. — Молчи. Нам никто не помешает. Я хочу забыть обо всём, кроме тебя.

«Живи так, словно каждый час — последний…»

София и Брюс, Галлия, ночь

— Это и есть твой дом? — Софи указала на дальний справа дом. Я кивнул — да, это и был мой дом. Это ещё не Сант-Туаре. Здесь мы жили, когда отец был ещё жив.

— Идём, — я взял её за руку. — Если родители дома, познакомлю.

Она потянула меня обратно.

— Брюс, ты серьёзно?

— Конечно, серьёзно. Я сам хочу посмотреть на отца. У нас потом были только старые фото.

Деревушка словно вымерла. Ладно люди — кто будет сидеть у окна и всматриваться, кто идёт по улочкам? Но молчали цепные псы, а уж тот, что у соседки, мрачной бабки Каттари, никогда не упускал возможности облаять меня.

Но всё тихо. И воздух, свежий и пьянящий.

— Где она? — тихо спросила София, оглядываясь по сторонам.

— А это важно, Софи?

— Я боюсь, что она бросит меня где-нибудь здесь, — София потянула меня за руку, заставила остановиться. — Там, у меня дома… как сказка. Всё настоящее, Брюс. Но ведь так не бывает! Не может быть!

«Если я услышу эти слова снова…»

— Это она так говорила?

Софи, она всё понимает. Она никого не бросит.

— Откуда…

Я негромко повторил слова Ники там, в трактире, прежде чем она отправила меня наружу.

София долго смотрела мне в глаза, затем сжала ладонь, сильно — и отпустила. Мы пошли дальше, она смотрела вокруг, не произнося ни слова.

На стук никто не ответил. Дверь в заборе была заперта, но я всё ещё помнил, под каким камнем лежит ключ. И ключ нашёлся. София смотрела на то, как я открываю дверь, и схватила меня за руку, прежде чем я успел шагнуть внутрь.

Слабое, радостное поскуливание. Я глазам не верил — Бандит, он уже в то время был старый и слепой на один глаз. Но слепой или нет, а службу нёс исправно.

Старик, — я потрепал его за шею, почесал за ухом. Пёс вилял всем собой, цепь позвякивала. София улыбнулась, подошла ближе. Бандит потёрся и об неё, припал к дорожке, глядя на нас правым, здоровым, глазом, часто дышал сквозь приоткрытую пасть.

— Бандит, это Софи. Софи, это Бандит, — я снова потрепал пса за загривок. Наш верный сторож. Идём, Софи. Мы вернёмся! — Бандит уже начал поскуливать и обижаться, что его бросают. Только на меня он обижался, только мне на это и жаловался.

— Совсем старый, — тихонько заметила Софи, опустившись на корточки. — Мы ещё вернёмся, не плачь.

Дверь не заперта. Да здесь и не запирали двери, лихого человека вся живность чуяла за версту.

Я приоткрыл дверь — голоса. Мамин, папин и мой. Мне тогда было чуть больше четырёх. Я прижал палец к губам — София улыбнулась, кивнула. Запахи накатили — домашние запахи, давно вроде бы забытые, но вернувшиеся из небытия.

Отец что-то рассказывает о своей работе. Я тихонько приоткрыл дверь, ещё не понимая, что я им скажу и как представлюсь. Я успел увидеть их троих — отец на стуле, я сам, упорно дёргающий его за рукав и мама — как она успела состариться с тех пор…

И пусто. Были люди — и нет.

София вздрогнула.

— Ты их заметила? — в горле пересохло. — Ты видела их, Софи?

Она кивнула. Мы долго не решались сделать шаг, наконец, сделали — ощущение jam visum окрашивало всё в радужные цвета сновидения. Но ведь это настоящее. Это есть — пусть даже происходит что-то странное и люди исчезают на глазах.

Деревянная дудочка. Отец смастерил мне её. А потом она упала под колесо автомобиля, когда мы переезжали. Лежит на полу, в углу — куда я её бросил, видимо. Я наклонился, поднял дудочку.

Как такое может быть? Опять вопросы, Брюс.

— Идём, — я прикоснулся к плечу Софи. Она смотрела на фотографию — отец с матерью, я у неё на руках, совсем ещё младенец. — Идём, Софи. Я не хочу мешать им.

Она кивнула, и мы тихонько, словно опасаясь потревожить чей-то сон, вышли вон. Едва мы прикрыли за собой дверь в прихожую, голоса вернулись снова. Софи схватила меня за руку, задержала Минуты через три кивнула — идём.

— У тебя был такой же голос, — шепнула она.

Во дворе я отвязал Бандита, дал ему ломоть хлеба — пёс всегда любил хлеб, все над этим потешались. Мы пошли далее втроём. Бандит носился, взрывая когтями листву под ногами, но почти не лаял — так, пару раз, от чувств.

…Мы сидели на берегу речушки. Бандит шумно возился неподалёку, иногда прибегал и клал мокрую довольную морду то мне на колени, то Софии.

— Перепачкал тебя, — заметил я с досадой. — Бандит, фу! Не приставай!

— Пусть пристаёт, — София схватила его за ошейник. — Пусть радуется, Брюс.

Мы сидели и ждали. Молча. Мы знали, чего ждём — восхода солнца. Всё случалось на восходе солнца. София крепче сжала мою ладонь, когда нестерпимо яркая полоска обожгла горизонт. По глазам ударило ярким, жгучим светом…

Брюс, Галлия, ночь

И я был один. Я уже сбился со счёта, сколько всего ночей успело пройти. Мы были то вместе, то с кем-то вдвоём. А теперь я один. Я прислушался к чувствам — удивился, что меня совершенно не трогает мысль, что Софи и Ники могут сейчас быть вместе. Я боюсь темноты, призналась София едва слышно, только не говори никому. Кому бы я мог сказать, даже если бы захотел? Она просто сидит с тобой? Да, сидит, поёт мне колыбельную. Как бабушка. Софи смотрела в лицо, и я чувствовал, ожидает усмешки, чего-то ещё неприятного. Не дождалась. Прости, София. Я знаю, что ты подумал, — и она прыснула, рассмеялась, у неё это получалось очень мило. Вы мужчины только об одном и думаете. Нет, иногда о двух…