Константин Бояндин - Последний час надежды

«Мир, Ники?»

«Мир, Брюс».

Но всё равно не спалось, ни мне, ни ей. Ночь длинная, и продлится столько, сколько нужно — я знаю.

— Ты говорила, что пять процентов курсантов не возвращаются. Что с ними происходит?

— Уходят в боги, теряются в снах. Обычно теряются в снах, хотя нас всех учат и предупреждают. Погибнуть в тренировочном мире почти невозможно, это просто незачёт, несчастный случай.

— В боги?!

— Когда понимаешь, что мир теней делает всё, как ты хочешь, есть искушение остаться в нём и править в нём, вечно. Некоторые остаются.

— Разве так можно?

— Да. С ними связываются и предупреждают о последствиях. Иногда они успевают изолировать свою реальность — тогда просто следят, чтобы остались там насовсем, не могли никуда перейти.

— Не пытаются вернуть силой?

— Брюс, — Ники посмотрела мне в глаза. — У меня было такое же искушение. Знаешь, если создать много маяков, если тщательно продумать — можно отбиться. Не станут же посылать армию — просто оставят тебя, чтобы ты пропала вместе со своим миром. Инварианта нет, нет будущего — да и ты ведь живёшь не вечно.

— А последствия?

Она странно посмотрела на меня.

— Никогда не увидеть своих друзей, родителей, никогда не закончить обучения. Осознать, что пропадёшь без следа, и ничего от твоего всесилия не останется.

— А потеряться в снах?

— То, что я делала для вас… для нас. Помнишь? Это и есть сны. Очень маленькие, ограниченные реальности, но в них всё так, как ты хочешь. Почти что угодно.

— Всё-всё? Если я пожелаю, чтобы там были драконы, или три луны на небе?

— Ну… — она тихонько рассмеялась. — Я такого не пробовала, не знаю. Может, и драконов можно. Когда ты концентрируешься на очень небольшой области, в деталях продумываешь, ты получаешь сон — он угасает, как только ты его покидаешь, и там очень уютно, там всё так, как ты пожелаешь. Иногда не хочется его покидать, а придумать ещё один сон… и ещё один, и ещё.

— И запутаться, где ты в них? Не суметь вовремя вернуться?

— Да. Очень легко запутаться. Это вроде смерти, Брюс. Ты потом будешь пытаться вернуться, но если ты сделал слишком длинную цепочку снов, она в итоге заберёт тебя из реальности. Ты будешь пытаться возвращаться, но взамен просто придумаешь новый сон.

Мне стало не по себе.

— Как это выглядит снаружи?!

— Человека становится всё меньше. Постоянно внутри себя, обращаешься к нему — не сразу отзывается, вечно сонный, пропадают эмоции. Потом начинает пропадать сам.

— Как это — пропадать?

— Так. Всё чаще бывает так, что его не найти. Все его видели, но нет нигде. А потом о нём начинают забывать. И тогда уже всё.

— А можно вернуть, спасти?

Она покачала головой.

— Я не могу. Это то, чему мне ещё учиться, если способности есть. Не у всех есть.

Я подумал, и мне стало не по себе. То, что сделала София… и есть «сон»? Ведь она сама сделала, Ники тут ни при чём.

Ники кивнула.

— Это сон. Я сказала ей, что это очень опасно, что нельзя там задерживаться надолго. Она умеет строить сны без моей помощи, Брюс. Софи очень способная.

— А я? — вопрос был жалким, но сорвался с языка сам собой.

— У тебя другие таланты, — она поцеловала меня и хлопнула ладонью мне по пальцам, когда я попытался взять её за плечо. — Я не об этом! Все вы, мужчины, одинаковы…

Я рассмеялся, хотя в другой ситуации, наверное, обиделся бы.

— Брюс, это важно. Каждый, кто умеет видеть, всегда проявляет свой подлинный талант. Сразу, это твоё подлинное умение, оно приходит тебе на помощь, даже когда ты не осознаёшь, что ты умеешь видеть. Вспомни, что тебе удавалось такого, что ты считал сном или бредом?

Я попробовал — но не смог сформулировать.

— Ты поймёшь, — она снова поцеловала меня, на этот раз — в лоб. Терпеть этого не могу! — А мне нравится! Ну ладно, не буду больше, — она рассмеялась. — Всё, Брюс, нужно спать.

Но мне всё равно не спалось. Уйти в боги… звучит жутковато.

— Если ты попробуешь уйти в боги, что будет?

— Брюс, ты уже сам знаешь, почему я не могу.

— Потому, что здесь есть видящие?

— Да. Эксперты повалят сюда валом, чтобы изучать этот мир. Но сначала меня отдадут под трибунал, а вас запрут в лаборатории. Я должна была сразу выйти, сказать, что нашла видящих, что программировала их по недосмотру, тогда, может быть, взысканий вовсе не было бы.

— Почему же ты не вышла?

Она просто смотрела мне в глаза.

— Потому что нас… меня, Софи, Жана, всех, кто был жив, забрали бы в эту вашу лабораторию? Как морских свинок?

— Да. Таких видящих не описано ни в одном учебнике, у вас нет Инварианта. Сначала нужно было бы доказать, что вы полноценные видящие, а не итоги моих экспериментов. После лаборатории… Брюс, лучше умереть, по-настоящему, чем попадать туда.

— Как вы можете, Ники? Как вы можете так поступать с людьми ?!

— Не с людьми. С тенями. Брюс, неужели ты будешь узнавать у жителей муравейника, согласятся ли они, чтобы их город уничтожили — потому что людям нужна дорога в этом месте?

— Люди не муравьи! Они думают, чувствуют!

— Ты ещё очень мало знаешь о мире, Брюс, — Ники уселась. — Думают и чувствуют очень многие. Просто почти всем людям в голову не приходит, что думать и чувствовать могут другие существа. Потом… для тени нет нитей, нет полотна, нет даже мысли, что могут быть другие варианты. Ну то есть могут, но как фантастика, небывальщина.

— Всё равно так нельзя, Ники!

— Там, где живут видящие, — Ники взмахом голова попыталась отправить несуществующую уже чёлку назад. Привычка? — Там не бывает войн на полное истребление и необратимых катастроф. На Землю не падают астероиды, не бывает нашествий извне. Тени дают нам силу, мы заботимся о них.

— Как о свиньях, которых потом едят?

Терпение её казалось безграничным.

— Брюс, ты откажешься от свинины, если узнаешь, что свиней разводят для того, чтобы забить и съесть? Ты перестанешь есть хлеб, если я тебе докажу, что каждое поле пшеницы — единый организм, который тоже думает и чувствует?

— Сначала докажи, — буркнул я.

— Докажу, — она смотрела мне в глаза — без насмешки, снисхождения — доброжелательно и с теплом. — Мне это доказали. Если убрать всех те… всех людей, то всё равно можно плести нити. Они совсем другие, и намного реже, и слушаются хуже, и могут не всегда то, что тебе нужно. Люди не нужны этому миру, чтобы сохранялось полотно, понимаешь? Мы делаем полотно красивее, но Земле мы не нужны. Мы были, есть, и когда-нибудь перестанем быть. Все, до единого.

— Так не может быть, — я почти уже не мог спорить, кроме раздражения и неприятия, у меня не было аргументов. — Зачем тогда жить, если ничего не останется?

— «Спроси пташку, зачем поёт свои песни», — процитировала она смутно знакомое стихотворение. — «И ответит она — ради песен».