Венедикт Ли - Гроза над Миром

Писать мне: Вагнок, Гнездо, Вартан Наоми, только не сердитесь, когда долго не отвечу, сами понимаете. Здоровья вам, тетя Ханна и Сави и всей родне и соседям. Помолитесь за меня, а я за вас всех.

Ваша странная

девчонка Наоми

P . S . За одежку мою и бластик спасибо. Я плакала. Еще раз всех целую.

Я вернул Наоми письмо.

– Ваш эпистолярный стиль великолепен. Эдакая смесь высокого с низким. Но пишете вполне грамотно для бывшей батрачки.

– Странное дело, – пожаловалась Наоми. – Читаю все запросто, а написать иной раз… – она ругнулась нехорошо.

– Ничего удивительного. Письмо и чтение – способности разные и в голове лежат на отдельных полочках. Можете отсылать свое сочинение. Облик ваш в нем рисуется чудный. О дальнейшей стилизации вас под народную героиню позаботятся Ханна и Сави, когда пойдут чесать языками по всей Флавере. А дальше… молва людская …

– Так вы всегда. Видите меня более гадкой, чем есть на деле, – она изобразила обиду. – Кстати, Ханна на мне разве что воду не возила. И поколачивала. Пока я не выдрессировалась.

Швырнула письмо в соломенную корзинку на столе – на отправку и поднялась – я всем своим видом показывал, что хочу говорить не здесь. Невольно обратил внимание на то, как изменились ее повадки после «второго рождения». Раньше обычным было увидеть Наоми в нахальной позе: ладони в карманах или заткнуты за поясной ремень, насмешливый взгляд снизу вверх, а сейчас ее низко опущенная голова и сомкнутые за спиной руки выдавали склонность к глубоким размышлениям.

Вместе мы вышли в сад, в печальный свет раннего вечера. Прошли темной аллеей на восточную тренировочную площадку со следами грязных опилок, когда-то покрывавших утоптанную землю толстым слоем. Невесомо-легкий и чрезвычайно удобный комбинезон облегал тело Наоми, сейчас он был темно-синим. На правом бедре болтался бластик, так называлось это оружие.

Комбинезон Наоми быстро сменил цвет: теперь это стали темно-серые брюки без единого шва переходящие в изящные черные сапожки и белая рубашка с длинными рукавами.

– Высказывайтесь, Рон. Вы страшно мной недовольны.

Даже в сумерках стал заметен румянец, проступивший на обычно бледных ее щеках. Я решился:

– Хочу вас предостеречь…

Она кивнула, приглашая меня говорить.

– Я слышал ваши с Гордеем разговоры.

– Подслушивать – неприлично, Рон…

– Не перебивайте меня! – я не на шутку рассердился. – Наоми! Вы решили, что сможете удержать так нечаянно обретенную власть. Согласен, настроение в народе – почти религиозное обожание. Но зачем вы стремитесь вызвать еще и страх? Формируете с Гордеем отряды из отъявленных…

– Рон! Люди всегда хотят власти, которая бы их пугала – азбучная истина, поверьте. Основа власти – сила и я набираю самых умелых и преданных бойцов. В большинстве ими оказываются бойцы Тойво Тона, и я прибираю их к рукам, иначе – плодить разбойников. Как правильно сказать: самолучшее войско?

– Элитные вооруженные силы…

– Lux' bello rato. Эль… би… эр. Эльберо – так назову. Продолжайте чехвостить меня, Рон.

– Когда мы утвердились в Гнезде, вы лично расстреляли двоих охранников Ваги – вам не понравились их косые взгляды. Никогда не следует, Наоми, самой приводить в исполнение свои приговоры. Научиться убивать очень легко. Очень быстро акт лишения человека жизни станет доставлять вам наслаждение.

В аллее стемнело, мы шли с Наоми рука об руку обратно и уже поднимались по ступеням главного входа, когда Наоми передернула плечами.

– Рон! Последую вашему совету. Насколько смогу. Но что, если у меня не останется выбора?

Она знала, о чем говорила. Преемница Великого чистильщика должна быть способна немедленно уничтожить любого, кто публично станет ей перечить. Иначе аура власти вокруг нее растает без следа.

– И, на самом деле, вы хотели сказать мне совсем не это, – добавила отчужденно.

– Наоми… Завал на месте бывшей Ратуши разобрали, общими усилиями солдат и добровольцев из горожан.

– Да.

– Найдены останки Майла Вернона – коменданта города. Могу сказать: он погиб мгновенно.

– Был честен и верен долгу. Похоронить с почестями.

– Джено… Вам неприятно любое упоминание о нем, понимаю…

– Я ничего не помню. А чужие рассказы – не в счет.

– Обломки стен сложились куполом и…

– Он жив.

– Подвинулся рассудком. Повторяет, как заведенный: «Я тоже умер, почему ж ты со мной не говоришь?»

– А… так вы ждете моего решения?

– М-м-м… да.

– Меня этот несчастный человек не интересует. Кто он такой, чтобы я снизошла до него, решая жить ему или умереть?

Двадцать лет спустя в пригороде Ганы умер нищий, полусумасшедший, но безобидный старик, известный тем, что объяснялся только на джойлик, хотя не был немым. Татуировка на левой руке выдавала его принадлежность к давно исчезнувшему братству вольных моряков: якорь и крест – «надежда и вера». Поговаривали, что покойный был когда-то правой рукой Великого Ваги.

Прошла еще неделя, и наступил день, который в Гнезде Ваги всегда наполнен тихой скорбью. День памяти Левки.

В большой трапезной было немноголюдно. Вага сидел во главе стола – бледная тень великого человека, марионетка в руках победителей. Он заметно похудел, изжелта-бледная кожа на лице обвисла складками. К Наоми он испытывал теперь почти непреодолимый ужас. Только официальные приемы могли заставить его оказаться в одном с нею помещении. Здесь же дело было семейное, но Наоми присутствовала как близкая подруга его дочери. Они обе так и сидели рядом по правую руку от него. Дальше восседали Дерек и Гордей – «маршалы» Наоми. Замыкала ряд Тонка – остальных женщин Ваги новая хозяйка спровадила в два счета.

«Подстилками под моих солдат, или сто реалов в зубы и – на свободу». Только с Райлой она обошлась мягче и одарила щедрее. Но, все равно, предложила покинуть Гнездо: «Не самое уютное будет место».

По левую сторону разместились: Арни, с холодно-любезной миной, затем я и мой коллега доктор Мано. И… Габ. Его огромная армия растаяла, как кусок масла на горячей сковородке при приближении к Вагноку. С примерно тысячей оставшихся верными людей, Габ согласился на предложение Арни сделать вид, что «ничего такого и не было, чтоб что-нибудь, да и было». Тогда и Наоми нашла для него слова:

– Вы всегда были моим другом, Габриэль. Прошу: оставайтесь им.

Я запомнил его, выходящего после той краткой аудиенции. Оглядел нас, повел широченными плечами, из которых росли по обезьянни длинные при небольшом росте руки.

– Хоть раз кто-нибудь назвал меня Габриэль?

Теперь он состоял при деле – приводил в порядок ошметки когда-то сильного нашего флота.