Венедикт Ли - Гроза над Миром

«Нат, ты никогда не боялся темноты! Соберись! Просто отвык от открытого пространства. Впереди нет ничего опасного…»

Напрасно я себя уговаривал. Темнота прятала в себе когти, готовые впиться в мое тело и рвать, рвать его на части. Каждый шаг вперед давался неимоверным трудом, ценой невыносимой борьбы с самим собой.

«ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?!»

Наконец, я не выдержал и, со сдавленным воплем, кинулся опрометью обратно. Оступился, растянулся на каменистой земле. Со стонами, всхлипывая от ужаса, натянул рубаху на голову, как ребенок, спасающийся от ночных страхов.

С какой радостью, с каким облегчением я снова увидел огни нашего поселения! Ужас исчез. Я с недоумением потряс головой. Что это было? Я заболел? Проверил пульс – он уже успокоился, температуры, вроде, тоже не было. И тогда я повторил свою попытку уйти. С тем же успехом, только теперь я не доводил дело до крайности, а поспешил вернуться, ощутив первые симптомы накатывающего приступа.

«Один из беглецов заболел, и все пятеро вернулись». Несомненно, все пятеро заболели тем же, что и я! Вот почему охрана лагеря страдает хронической небрежностью. По сути – она не нужна, вернее, заключается в чем-то другом, нежели ров и примитивная ограда. Что и требовалось доказать.

Я думал, что приплетусь обратно побитой собакой. Отнюдь! Летел, как на крыльях, заблудший странник, нашедший, наконец, дорогу к родному дому. Только в непосредственной близости к «родимой обители» ко мне вернулось соображение и я постарался «втечь» обратно, так же незаметно, как утекал. И мне это удалось. Мешок свой выбросил, как ни жалко было, и до утра коротал время под нагретой за день стеной одного из домов. Слышал смутно доносящиеся иногда звуки чужих голосов и забот – кому-то не спалось в такой ранний час. Оправдание, на случай, если обнаружат, у меня было. Подруга выгнала, так и разэтак. Вот и горюю, увечный и несчастный, под забором.

В семь утра я уже стучался к доктору Зигу.

Док выслушал меня внимательно, ни разу не перебил. А потом, расхаживал по кабинету, отшвырнув путающийся под ногами плетеный табурет, и напевал себе под нос старинную матросскую песенку. Он домурлыкал ее до конца, я никак не набирался смелости прервать его, боясь услышать… Не знаю, чего боялся, но было очень не по себе.

Виновным ты на свет родился,

Иначе б здесь не очутился,

Огонь!

Дебил ты, гнать тебя взашей,

Ты на себе давил бы вшей,

Огонь!

Удар и взрыв. Кишки наружу,

Ты сдох, я жив. Могло быть хуже,

Огонь!

Идем вперед, мы – дети ада

И смерть для нас – одна награда,

Огонь!

Повержен враг. Не слышно боя.

По мертвым пусть их вдовы воют,

В живых же бьется сердце злое

И злой в глазах горит огонь!

–Док! С вашей гуманной профессией распевать про вшей да выпавшие кишки…

– Должен же я как-то расслабляться. А по правде, я тяну время, не зная, что тебе сказать.

– Тогда прямо и в лоб.

– Правда такова, что в твоем сознании установлен гипнотический блок, запрещающий тебе покидать лагерь. Ты не в силах противостоять запрету, а если б смог, то, скорее всего, умер бы.

Я долго переваривал услышанное.

– Меня никто не гипнотизировал! Я такого не помню.

– Еще бы. Самое неприятное состоит в том, что невозможно заметить, когда ты подвергаешься гипнозу.

– Выходит, мы здесь все – зомби? Чуть что – и срабатывает замочек в мозгах?!

Зиг помрачнел еще больше.

– Нет. Из сорока тысяч, таких как ты – не больше пяти процентов. Тысячи две. Людей, способных на решительные поступки, кто может повести за собой остальных. Лидеров. Прочих можно вообще не охранять.

– И… кто же такое сотворил со мной? Вы?!

– Нет-нет. Я вообще противник подобной практики и, кроме того, не владею методом. Потому не могу избавить тебя от гипноблока. Безопасней всего для тебя это может сделать тот человек, кто сыграл с тобой эту шутку или же не уступающий ему в мастерстве.

– Мастерстве , – с горечью сказал я. – Приковали навечно к бессмысленной стройке.

– Ну-ну… Не думаю, что это навсегда. Скорее всего, действие полученной тобой установки ограничено временем. Например, полным окончанием работ.

– Спасибо. Через десять лет буду свободен.

– Нат… Я знаю тебя, как душевно сильного человека. И считаю, что психике твоей пока не причинен серьезный ущерб. Твоего ухода и возвращения, к счастью, не заметил никто. Затаись. Ни в коем случае не показывай, что тебе известно о гипноблоке. Будущее покажет, как нам быть.

(И быть ли вообще, док…)

Я без проблем доложился начальству об окончании семейной жизни и перешел в холостяцкий сектор. Неувязку со временем не заметили. Никому и в голову не пришло поинтересоваться у Лиды, в котором часу я от нее ушел. Закончив «передислокацию» я еще и в кормушку к завтраку успел.

Вышло, что опять было дежурство Ригли. Завидев меня, она так радостно заулыбалась, что на душе потеплело. В этот раз мы с ней не говорили, при такой-то толпе несытых работяг – Ригли только успевала поворачиваться, собирая посуду. Уходя, я подмигнул в ответ на ее взгляд, так, чтобы заметила только она.

У Зига я отметился, как выздоровевший и потому пошел на работу. Невмоготу было бы сидеть в тесной холостяцкой каморке и перетряхивать в памяти все случившееся. Гипноз. Я довоображался до того, что человек может не суметь отличить воспоминания о своей настоящей жизни от грез, что впихнут ему в башку сволочные лекари. Вдруг полет «Дракона» – это только сон? Алек, Эна… И все чудеса, что происходили с нами на Гнилом озере…

С удовольствием увидел грубые, насмешливые морды своей десятки. Эти – точно тебе не снятся, Нат.

– Эй, как лапа?

– Путем. Где сотник?

Подошел сотник, передал распоряжения инженера, руководившего планировкой нашего участка. Я не понимал сути сооружения. Вроде – не дурак. Покажи мне чертеж и я сразу скажу, что это: казарма, баня или что там еще… А здесь… Оставалось плюнуть на все и точно выполнять указания.

Мы ковырялись скоро два часа, а я никак не мог отделаться от напрасных догадок. Если глянуть сверху с небольшого пригорка, то группа зданий будет иметь форму полукруга, а в центре закладывается фундамент главного из них. Ну, и что из этого следует? Потом мысли мои повернулись в другую сторону.

Вот мы работаем за пределами лагеря и я не испытываю никаких неприятных ощущений. Или – важно, что лагерь все еще в пределах видимости? Что будет, если я отойду подальше, чтобы скрылись за бугром торчащие вдали дозорные вышки? Я обдумывал, как удобнее проделать такой эксперимент, когда меня позвали:

– Эй, Нат! Твоя ссыкушка пришла!