Вандана Сингх - О любви и других чудовищах

Он не стал ждать, встретил меня на полпути. Не знаю, как он добирался оттуда, где был, но ранним утром я вышел на платформу крошечного полустанка, где поезд не должен был останавливаться. Вероятно, он устроил остановку, вторгшись в разум машиниста. Я вздрогнул от этой мысли. Я понимал, что прибыл на место.

Кирпичную платформу окаймляли кусты бугенвиллеи с красными цветами. Кроме завернувшихся в одеяла людей, дремавших на платформе в этот ранний час, и стаи ворон, грабивших помойку, здесь никого не было. В поле за станцией молодые и старые мужчины, присев, совершали омовение, сосуды с водой блестели на утреннем солнце. Они смотрели на проходящий поезд и, не смущаясь, продолжали свое дело. Я прошел мимо полупустого станционного здания, вдохнув запах заваривающегося чая. По радио Лата Мангешкар пела бхаджан. 25 25 Бхаджан — религиозное песнопение. Я вышел на узкую улицу поселка.

Он снял потрепанную комнатушку в отеле близ станции. Наши умы встретились, когда я поднимался по лестнице. Мне не пришлось стучать; он открыл дверь и впустил меня. Он был в том же обличье, в каком я видел его в последний раз: худощавый индус, казавшийся больше своего роста. Грязноватая комната, туалетный столик и потускневшее зеркало в фигурной латунной раме. Единственная продавленная кровать накрыта была голубым узорчатым покрывалом, а на беленых стенах проступали пятна от паана. 26 26 Паан — лист бетеля, в который завернуты различные ингредиенты, способствующие пищеварению. На стене у окна висел календарь с грудастой красоткой. Внизу была видна улица, уже забитая велосипедами, а сзади их подгоняли гудками несколько автомобилей. Воздух полон был дребезжанием велосипедных звонков.

Рахул Може не прикоснулся ко мне, а пригласил сесть на единственный в комнате стул.

Как мне описать нашу встречу? Передо мной было создание, которого я боялся и ненавидел всю жизнь, убивавшее невинных людей, виновное в смерти единственного человеческого существа, которое любило меня и заботилось обо мне, — Джанани. И все же… он был мне родным. Между нашими разумами не существовало преграды. С ним я мог бы начать изучать словарь забытого мною языка.

Я опасливо коснулся его сознания: исследуя его слепящие очертания, можно было потерять себя. Когда же вся его масса шевельнулась и нависла надо мной, как поднимающийся из воды синий кит, я отпрянул в панике.

— Я забыл, — сказал он, и его голос, прозвучавший в комнате, заставил меня вздрогнуть. — Ты не привык к нашему способу общения. В прошлый раз следовало дать тебе больше времени.

Вопросы и обвинения застряли у меня в горле. Я не сразу сумел заговорить. И пока я молчал, он пожирал меня голодным взглядом. Глазами леопарда, горевшими на золотисто-смуглом лице.

— Я хочу узнать… мне нужно… больше узнать о том, что мы такое, — проговорил я. — Зачем мы здесь. Зачем ты делаешь то, что делаешь.

— Позволь мне коснуться тебя, — попросил он. — Не разума, коль это все еще пугает тебя. Но я не все могу объяснить словами. Мне необходим контакт.

Я положил ладонь ему на руку. Он содрогнулся, и на миг мне показалось, что его рука меняет форму, что он вот-вот изменится, — но он остался прежним.

— Ты не представляешь, как долго я тебя искал, — сказал он. — Я обошел весь мир. Потом понял, что должен ждать, пока ты сам ко мне вернешься. Все эти годы я ждал.

Не знаю, чего я ждал от нашей встречи, но она оказалась поразительно спокойной, почти скучной.

— Позволь, я расскажу тебе о нашем народе, — говорил он. — По преданию, когда наш род был еще молод и все же достаточно стар, чтобы путешествовать меж звездами, мы колонизировали несколько миров — среди них и этот. Потом наш мир впал во тьму невежества. Вместо того чтобы сливаться, сплавляться друг с другом, достигая все большей гармонии, мы начали выставлять барьеры. Мы сражались. Мы утратили себя и свою историю. Ты должен понять, что расы, подобные нашей, не оставляют записей на камне — нам это было ни к чему. Умирая, мы просто вливаемся в бесформенный субстрат, содержащий нашу общую память. Новые существа рождаются из того же субстрата, уже с обрывками, фрагментами прежнего знания. Сливаясь с другими, мы восстанавливаем его целиком.

Когда я был молод, мы восстановили несколько фрагментов знания — достаточно, чтобы понимать, как строить звездные корабли и находить путь в океане небес. Но связь между нами и мирами-колониями оказалась утраченной на целые эпохи. Чтобы целиком вернуть свою историю, нам нужно было возвратить домой колонистов и слиться с ними. И некоторые из нас отправились в путь. Я прибыл на эту планету и начал поиск себе подобных.

Я чувствовал, как его разум стремится перейти на родной язык, поведать мне от разума к разуму, как он жил в те первые годы. Как избежал сожжения. Как погиб его корабль. Бесконечные странствия с материка на материк в поисках колонистов. И наконец ошеломляющее открытие.

— Первая волна колонистов захватила местные виды, как мы делали это в своем и других мирах, — сказал он. — Это необходимо, чтобы взглянуть с другой точки зрения, чтобы узнать, каким видят мир животные. Но колонисты сделали не один шаг. Они, в сущности, слились с разумами туземцев — можно сказать, стали туземцами — и забыли, кем они являлись.

Ты никогда не задумывался, почему с такой легкостью проникаешь в сознание местных животных? А в сознание людей даже легче, чем в разум других видов? Это потому, что где-то в глубине колонисты еще помнят прежний язык. Почему, ты думаешь, средний человек — такое месиво противоречивых эмоций? Почему, по-твоему, они чувствуют себя отчужденными не только друг от друга, но и от самих себя?

Он замолчал.

— Но зачем же ты уничтожаешь людей, — спросил я, — если некоторые из них подобны нам?

— Зачем? Зачем? Ты еще спрашиваешь?

Он стиснул мою руку и потянул меня к кровати. Его рука горела, как в лихорадке. Он прижался ко мне лицом. Глаза его были пустыми дырами, и в них плясала звездная вселенная.

Спустя некоторое время он снова обрел голос.

— Сделав это открытие, я понял, что должен освободить наш народ, первых колонистов, от уз других видов. Я не мог вернуться домой — мой корабль погиб. Если бы на эту планету высадился еще кто-то из нашего рода, мы могли бы вернуться на его корабле или, объединив разумы, послать в пространство сигнал маяка, призыв о помощи. Но эта женщина — эта змея — уничтожала тех немногих, кто появлялся. Тогда я нашел другой путь. Если бы я сумел сплести, как надо, человеческие сознания, то смог бы отправить в пространство сообщение — слабое, но и его могли бы принять. Однако для этого я нуждался в твоей помощи. Я не справлялся, мне нужен был второй, чтобы поддерживать структуру. Такой структуры еще никто не создавал — она должна включать самое малое сто тысяч человеческих сознаний.