Вандана Сингх - О любви и других чудовищах

Очнулся я на полу в комнате. В окно лился вечерний свет. Рядом со мной лежал мужчина, тепло дыша мне в щеку. Ладони у меня горели, и я увидел теперь, что они крепко обнимают мужчину.

Надо мной нависло лицо — кто-то пытался разомкнуть мои руки. Когда ему это удалось, лежавший рядом человек перекатился на спину. Он был без сознания.

Это был Рахул Може, и он был точь-в-точь как я.

— Он запечатлел тебя, — послышался голос. Теперь я видел, что в комнате находились несколько человек, — обращался же ко мне мой попутчик, А. Р. Он не был пустышкой — в отличие от остальных.

— Джанани… — прохрипел я. Горло тоже обожжено. Все тело у меня было покрыто ожогами. — Где Джанани?

А. Р. нахмурился.

— Джанани погибла много лет назад, — сказал он. — Этот — Рахул Може — убил ее. Я думал, ты знаешь.

— Но… — начал я и замолк. Кто-то проговорил:

— Тсс, лежи смирно.

Врач — он наклонился надо мной, смазывая ожоги какой-то мазью.

— Ты наглотался дыма и сильно обожжен, — говорил он, — но мы не решились отвезти тебя в больницу. Не хотелось бы отвечать там на вопросы.

Я, превозмогая боль, повернул голову, чтобы взглянуть на Рахула Може. И снова вздрогнул, увидев его лицо. Как будто смотрелся в зеркало.

— Что с ним?

— Все будет хорошо, — ответил врач. — Он теперь безобиден.

Да, он был безобиден. Великая страна его разума исчезла, а на ее месте… тень. Ничего не осталось, кроме призрака. В конце концов, я так и не спас его — опоздал.

Он шевельнулся, открыл глаза, пустые, как у ребенка-идиота. Из уголка губ протянулась тонкая ниточка слюны.

— Рахул, — произнес я и заплакал.

Впоследствии они рассказали мне, что, когда выжигают пришельца, его всегда должен обнимать человек, чтобы тот мог принять его облик. В моем случае это был молодой друг Джанани, участник сети. Его потом убил Рахул Може.

— Как вы узнали, где я? — спросил я своих тюремщиков. Думаю, это было уже на следующий день. Я лежал на кровати, весь в бинтах. Рахул Може пускал слюни на кресле в углу, глядя в пустоту.

— Мы… присматривали за тобой, — ответил мне человек по имени А. Р.

В голову мне пришла страшная мысль.

— Не через Бинодини?

— Не через Бинодини… — отозвался он, но я не уверен, что в голосе его не прозвучало насмешки, когда он повторил мои слова. Или она в самом деле была ни при чем и то, что именно она убедила меня отыскать Рахула Може, явилось просто совпадением? У нее имелась связь с группой, изучавшей проявления НЛО. Если она состояла в сети, то должна была знать: единственный способ выйти на него — через меня.

Наверное, я никогда этого не узнаю.

Рахула Може поместили в дом для умственно отсталых. Раз в месяц я навещаю его. При виде меня в его глазах разгорается что-то похожее на узнавание. Иногда он смеется, иногда разражается ужасным плачем, как ребенок, которому сделали больно. Он способен сказать несколько слов на хинди, умеет пользоваться туалетом и чистить зубы, но не умеет читать. Я рассказываю ему о чудесах иных миров и порой готов поверить, что он вспоминает.

Я так и не узнал, жива ли Джанани. А. Р. клялся, что она погибла много лет назад от рук Рахула Може, но ее видение в огне было так явственно, что мне трудно поверить в ее смерть. Она могла решить, что лучше ей уйти из моей жизни — учитывая, как она поступила со мной. Не знаю, что я скажу ей, если мы когда-нибудь встретимся.

Я часто думаю о словах, сказанных мне Рахулом Може в то роковое утро в комнате гостиницы: что наши сородичи поселились в людях, став частью их разума. Я читал о таких любопытных органеллах 1— митохондриях, живущих внутри клеток. То, что было когда-то независимым организмом, подобием бактерии, в какой-то момент человеческой истории из захватчика превратилось в жизненно необходимую часть целого. Предложите митохондрии вернуть свободу — примет ли она ее?

Теперь, исследуя человеческое сознание, я гадаю, какая часть его — мой сородич, а какая — исконно человеческая. Я гадаю, не похоронена ли в глубине человеческого сознания наследственная память моей расы. Быть может, эти воспоминания пробиваются наружу лишь в самых бредовых сновидениях. Ведь во сне вам случается менять облик, во сне вас окружают чудеса иных миров. И еще мне сдается, что, хотя люди (в отличие от других животных) не могут общаться непосредственно разумом, эта способность все же дремлет в них. Так, например, человек чувствует, когда за ним наблюдают или что в пустой с виду комнате присутствует другой человек. Возможно, это пережитки древней способности чувствовать другие умы и объединяться с ними.

Когда зажили ожоги, я вернулся в свой колледж в Дели, хотя сердце к этому и не лежало. Но надо было зарабатывать, чтобы оплачивать уход за Рахулом Може. Я так и не спросил Бинодини, не она ли предала меня. Я могу ощущать контуры ее разума, но не способен распознать ложь — ее ум достаточно дисциплинирован, чтобы скрыть неправду. Кроме того, пока я не спросил, я могу убеждать себя, что она не виновата.

Увидев меня после возвращения, она мгновенно поняла, что я прошел через тяжелое испытание. Да и мои не до конца зажившие ожоги были тому свидетельством. Но она, видно, сознавала, что душа моя так же разбита, как и тело, и не донимала меня вопросами. Я сказал ей только, что повстречался с Рахулом Може и что он больше не угрожает человечеству. Возможно, она решила, что я сделал свой выбор и что выбор этот дался мне тяжело. Может быть, догадывалась она и о том, что между нами встало подозрение в предательстве. Впрочем, мы встречались с тех пор реже.

После возвращения я увиделся и со своим старым другом Санкараном. Он приехал читать лекции в Делийском университете. Он стал ведущим астрономом в институте в Ченнаи, но меня узнал сразу и тепло поздоровался. Жена его, казалось, успокоилась: она дружелюбно болтала со мной и познакомила с их семилетней дочкой — застенчивой девочкой, чей разум был чист и спокоен, как воды озера с очень интересными подводными течениями. Все трое, кажется, были счастливы, и я, несмотря на боль старых воспоминаний, порадовался за них.

Он, конечно, перестал быть солитоном. Но прежнее любопытство, детская открытость чудесам вселенной остались с ним, как и его простота. Он до сих пор извиняется перед деревьями, налетев на них по рассеянности. При виде его глаза мои наполнились слезами; я поспешно сморгнул их и рассмеялся с ним вместе.

Может быть, тень старой любви еще сохранилась. Мы расстались, обещая не терять друг друга из виду.

Однажды вечером Бинодини пришла в мою квартирку. Я как раз провожал нескольких студентов, с которыми занимался дополнительно; их взгляды, когда она поднялась ко мне по лестнице, явственно говорили: «Ага!» Она сказала, что ее тревожит моя подавленность. В соседнем кинотеатре идет фильм — какая-то глупейшая научная фантастика, которой мы еще не смотрели. Не хочу ли я сходить с ней? Я не хотел, но позволил себя уговорить. В жарком душном зале я, застыв, смотрел, как разворачивается драма на экране. Картина была о пришельцах, которые пытались притвориться людьми и самым забавным образом попадали впросак. В другое время я хохотал бы как сумасшедший, но тут меня волной накрыла печаль. Бинодини, как видно, почувствовала, что неудачно выбрала фильм: она виновато пожала мне руку, а когда я встал и, натыкаясь на чужие колени и извиняясь, пошел к выходу, вышла следом.