Пол Андерсон - Планета, с котоpой не возвpащаются

— К кому? — спросил Эйвери во внезапно наступившей тишине. — Или к чему?

— Я уже говорил, здесь нет и следа разумной жизни, — устало сказал Лоренцен. — На таком расстоянии наши телескопы разглядели бы все: от города до соломенной хижины.

— Может, они не строят хижины, — сказал Эйвери задумчиво.

— Помолчите, — приказал Гамильтон. — Вы тут вообще посторонний. Это картографическое помещение.

Хайдеки вздрогнул.

— Как-то там внизу холодно и уныло, — сказал он.

— Не совсем, — сказал Фернандес. — Вокруг экватора климат почти такой же, как на Земле в районе, скажем, Норвегии или штата Мэн. И вы можете заметить, что деревья и трава простираются до самых болот у основания ледников. Ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как думают многие; во время плейстоцена Земля была полна животной жизни. Именно из-за ухудшения охоты после ледникового периода человечество вынуждено было перейти к земледелию, оседлости и встало на путь цивилизованности. Эти ледники, несомненно, отступают: я отчетливо вижу на фотографиях морены. Когда мы приземлимся и тщательно изучим обстановку, вы будете поражены, как быстро Младший развивает свои тропические районы. Эта область на экваторе насчитывает, вероятно, несколько сотен лет. С точки зрения геологии — пустяк! — Он щелкнул пальцами и улыбнулся.

— Если приземлимся, — сказал Гамильтон задумчиво. — Сколько времени потребуется вам, чтобы подготовить подробные карты, Лоренцен?

— Гм-м-м… ну, примерно неделю. Но разве мы будем так долго ждать?

— Будем. Мне нужна общая карта планеты в масштабе один к миллиону и достаточное количество карт центрального района, где мы думаем приземлиться — скажем, по пять градусов в обе стороны от экватора — в масштабе один к десяти тысячам. Напечатайте по пятьдесят копий каждой карты. Начальный меридиан проведите через северный магнитный полюс; можете послать вниз робофлайер для определения полюса.

Лоренцен тяжело вздохнул про себя. Он будет пользоваться картографической машиной, но все равно работа предстояла невеселая.

— Я возьму шлюпку и несколько человек и отправлюсь посмотреть на Сестру поближе, — продолжил Гамильтон. — Я не надеюсь что-нибудь найти, но… — Внезапно он улыбнулся. — Вы можете назвать разные особенности местности там, внизу, как вам понравится, но ради Бога не уподобляйтесь тому чилийскому картографу из экспедиции на Эпсилон Эридана-3! Его карты стали официальными, использовались более десяти лет, и только тогда обнаружилось, что на арауканском языке данные им названия звучат как непристойности!

Он похлопал астронома по плечу и выплыл из комнаты. «Неплохая шутка, — подумал Лоренцен. — Он лучший психолог, чем Эйвери; хотя Эд не такой уж беспомощный. Ему просто не хватает уверенности.»

Он решил придерживаться классической номенклатуры Геркулесовой экспедиции. Гора Олимп, гора Ида, большая река внизу — Скамандр; конечно, эти названия не окончательные. Когда придут колонисты, то это будет Старая Плешь, Кончинжангуя, Новая Нева…

Если колонисты придут.

— Давайте… гм… давайте несколько определимся, — громко сказал он, испытывая неловкость. — Кто из вас что-нибудь знает о картографии?

— Я, — неожиданно сказал Эйвери. — Я помогу вам, если хотите.

— Где вы научились этому? — спросил Фернандес.

— Это часть моего образования. Прикладная психодинамика включает картографирование личности, так что мы обязаны знать соотношение масштабов и некартезианские координаты. Я не хуже вас справлюсь с картографической машиной.

Лоренцен заморгал. Потом кивнул. Он был далек от современной науки о человеческом поведении, но несколько раз заглядывал в работы по психологии: там было больше параматематических символов, чем в астрономических трудах.

Он уцепился руками и ногами за ступеньки приставной лестницы. Эйвери говорил, что его склонность к космической болезни имеет психологические причины. Ну что ж, ему надо отвлечься от работы и холодной сияющей планеты снаружи, хотя бы на несколько минут.

— Насколько точна ваша наука? — спросил он. — Популярные статьи об этом очень туманны.

— Ну… — Эйвери почесал подбородок. Он висел в воздухе, скрестив ноги, напоминая маленького Будду. Его взгляд устремился вдаль. — Что ж, нам не требуется точность физических наук, — сказал он наконец. — На самом деле, мы ее никогда не достигнем: тут нечто вроде принципа неопределенности, связанного с взаимоотношениями между наблюдателем и наблюдаемой системой. Но результаты очень интересные.

— Например? — спросил Умфандума. — Я знаю о достижениях неврологии; это моя специальность. Но что есть человек как человек, а не как биофизический механизм?

— Практические результаты полученных знаний зависят от особенностей сферы применения, — сказал Эйвери. — Еще до Третьей Мировой войны психологи использовали теорию игр в военных разработках, а позже большие компьютеры сделали возможным теоретически рассчитывать такое сложное явление, как бизнес: это привело, в свою очередь, к более глубокому пониманию экономики. Как оказалось, теория коммуникации имеет более широкое применение; в частности к поведению человека, который рассматривается как символьное животное. С минимальными допусками это положение приняли за аксиому. Построили математическую и параматематическую систему, в которой каждый элемент, так или иначе, соответствует наблюдаемым явлениям; из этого вывели теоремы. До сих пор многие из них не нашли подтверждения, потому что начальные условия меняются постоянно, и, конечно же, очень сложно ставить эксперименты над живыми людьми. Но все же данные, которыми мы располагаем, говорят о правильности этих теорем. Это создало возможность с большой точностью предсказывать поведение широкомасштабных явлений, таких, как экономические циклы.

— А разве диктаторы не знали всего этого? — спросил Лоренцен. — У них несомненно были опытные специалисты пропаганды. Меня больше интересует как это развивается сейчас.

— Мы сейчас оперируем только современными данными, — фыркнул Эйвери. — Лишь очень немногое из достижений прошлого имеет научную ценность. К примеру, возьмем историю моей родной Северной Америки. Пропагандисты капитала и труда, создатели рекламы работали на таком примитивном уровне, на основе такой примитивной теории, что часто производили эффект, обратный желаемому. Они представляли только часть массового психологического аппарата, который вел к военному поражению. Комиссары были ослеплены своей собственной идеологией; они никогда не осмеливались выйти за рамки ее догм. Самозваные освободители были заинтересованы лишь в том, чтобы самим захватить власть; не их пропаганда влекла к ним людей, а тирания комиссаров, и вскоре они стали также непопулярны. Вояки времен междуцарствия использовали психомилитаристский анализ, да, но единственная серьезная работа была проведена в Бразилии. Позднее, в теократический период, исследования в этой области продвинулись вперед из-за угрозы со стороны империи Монгку, и тогда же впервые провели политикоматематический анализ. Но только после победы Венеры, установления временного мира на Земле и изгнания теократов из Америки, исследования в этой области двинулись дальше. Затем были окончательно сформулированы положения психодинамики и использованы для прекращения Марсо-Венерианской войны и объединения Солнечной системы — причем большую часть работы проделали миролюбивые профессора, интересующиеся только своей наукой; они по-прежнему выполняют основную часть новых исследований.