Коллектив авторов - Полдень, XXI век (апрель 2011)

Профессор морщится. Он не любит переплачивать за что– либо. Где, черт возьми, этот Реми с его рожком?

Ага. Выходит пианист, единственный здесь, кроме профессора, обладатель смокинга, садится, взмахнув фалдами, за рояль. А вот и наш герой. Одет во что-то полуэтническое– полупедерастичное, в обтяжку и с бахромой. Рыжие кудри зализаны и собраны в хвостик. Профессор никогда не понимал, как такие хлюпики могут нравиться женщинам.

Или тоже – рожок?

Реми начинает играть. Ничего особенного. Но уровень. Уровень здесь, на Лазурных скалах, держат теперь во всем, будь он неладен.

Подходит официант. Арно дю Лис заказывает кофе.

И в этот момент – наверное, дело в чересчур зычном голосе, профессор не умеет сбавлять громкость, – его замечает Реми.

Замечает и продолжает играть.

– Как ты это делаешь?!

Арно дю Лис врывается к музыкантам, как бешеный, хорошо вышколенная охрана не сумела его остановить. У профессора мокрая лысина, и Реми сам видел, как только что он хватал за коленки девицу из-за соседнего столика.

В зале все целуются, обжимаются под столами и в танце, переходя всякую грань. Ладно, постепенно остынут.

– Я музыкант.

– Давай-ка выйдем.

Реми усмехается:

– Будете морду бить или опять тестировать?

– Нам надо с тобой поговорить. Серьезно поговорить, парень.

Профессор оправляет перекошенный смокинг, затем досадливо машет рукой и срывает его ко всем чертям. Переводит дыхание и уже спокойнее кивает Реми:

– Идем, идем. Я, кстати, узнал тебя.

– Я тоже вас узнал. С самого начала, профессор.

Над Лазурными скалами горят огромные звезды. Поют гигантские сверчки и цикады. Серебристого моря в ночи почти не слышно.

– Я люблю эти места, понимаешь? – говорит Арно дю Лис. – Я не могу смотреть, как из Лазурных скал делают… такое.

– Какое? – равнодушно спрашивает Реми.

Надо объяснить. Надо, чтобы он понял.

– Помнишь, ты когда-то поймал мне бабочку для коллекции? Болыпекрылую альбину? Они тогда стаями здесь кружились, а в этом году я видел всего одну, и то не уверен.

– Да, – помедлив, соглашается Реми; хорошо, что он соглашается. – Бабочек стало меньше.

– Лазурные скалы уничтожают. Из каждой пяди земли выжимают максимум наживы, и земля постепенно умирает. Начиная с самого редкого, нежного, красивого: альбины, жуки– монахи…

Не надо все время о насекомых, спохватывается профессор.

– Все время вы о своих насекомых, – насмешливо роняет Реми.

– Наверное, мне так проще. Я о Лазурных скалах вообще. Ты сам видишь, Реми. Это же твоя земля.

Реми смотрит вдаль. Щуплый прилизанный юнец в бахроме и с хвостом на затылке, он выглядит как никто чужеродным и пришлым здесь. Несправедливо, что это и вправду его земля.

Поворачивает голову, обозначившись на фоне моря серебристой линией девичьего профиля. Искоса смотрит на профессора:

– Вам от меня что-то нужно? От меня лично?

Арно дю Лис кивает:

– Да.

– …за счастьем. А вовсе не ради солнца, отдыха в роскошном отеле, вида на бухту и Лазурных братьев. Только за счастьем. Для людей такого пошиба счастье имеет свою кругленькую цену и географическую привязку, они так устроены, Реми. Но стоит им единожды почувствовать здесь настоящую тоску, печаль, ипохондрию, грусть, депрессию – и они больше не приедут сюда. Ты ведь можешь, правда? Мы организуем тебе концерт в Скальном зале, они придут туда практически все, я знаю эту публику, и когда они услышат твой рожок…

Он всегда был с придурью, думает Реми. Мать так и говорила с иронической нежностью: наш придурковатый дю Лис. И заставляла ловить ему бабочек. Чтобы он на следующий год приехал еще раз и остановился именно у них. Чтоб было на что прожить зиму.

– Не знаю, как, но ты можешь это сделать. Ты музыкант.

– И что?

Придурковатый профессор глядит недоуменно.

– Что будет, если они больше не приедут? – уточняет Реми.

И продолжает, не дождавшись ответа:

– А я знаю, что. Будет, как раньше, в те времена, о которых вы так жалеете. Ни у кого на побережье не останется работы. Ни денег, ни будущего, ничего!.. Вы хоть помните, как мы жили тогда? Мы с матерью каждое лето переселялись в лодочный сарай, чтобы можно было сдать наш домик какому-нибудь… любителю природы, – Реми жалеет, что не выразился так, как ему хотелось. – Вот вы любите эти места, да, профессор? Так почему ж вы ни разу не приехали сюда зимой? Зимой, когда дохнут все ваши бабочки, а людям надо как-то дотянуть до весны? Вы знаете, какой здесь дует ветер?!

Арно дю Лис молчит. Такая здоровенная, мускулистая фигура в ночи. Когда-то он казался огромным, как гора, и мальчишкой Реми мечтал вырасти таким же. И даже сочинял что-то такое про мать, на тему, отчего этот громадный мужчина всегда останавливается именно у них. Тьфу.

– Кстати, я знаю, почему вам все это не нравится, – говорит он с издевкой. – То, что якобы делают с Лазурными скалами. Просто вам не по карману! Ходите здесь, изображая из себя невесть кого: то ли врача, то ли я не знаю, с этими вашими тестами, чтобы никто не догадался вытолкать вас взашей с территории. А сами и сейчас снимаете за гроши какую-нибудь хибару в горах… энтомолог!

Реми давно подозревал, что это такое ругательство.

– Музыкант, – в тон ему отвечает профессор. – Хочешь сказать, что ты доволен жизнью, музыкант?

– А почему нет? – ершится юнец. – Я живу здесь, на Лазурных скалах, и к тому же зарабатываю хорошие деньги.

– И больше тебе ничего не нужно?

Реми пожимает плечами.

– Ты же можешь, – негромко говорит Арно дю Лис. – Этот твой рожок. Ты можешь… всё.

Он видит, как блестящие в полумраке глаза Реми невольно косятся вниз, туда, где висит на шнурке его музыкальный инструмент, инструмент неслыханного могущества. Профессору становится холодно в теплой ночи. Напрасно он это затеял. Глупо изображать из себя перед мальчишкой искусителя-мефистофеля, когда реально ничего не можешь ему дать. Когда он все может сам.

Реми улыбается. Щуплый рыжий пацаненок, нагулянный хозяйкой неизвестно от кого, за пару мелких монет готовый изловить и проткнуть булавками всех насекомых Лазурных скал. Мелкая душонка, сорняк, выросший среди великолепной южной природы. Нет, он не может ничего. Только играть на своем рожке.

И то непонятно, кто его научил.

– А зачем? – пожимает плечами Реми. – У меня же есть все, за что они, – он делает неопределенный широкий жест в темноту, расцвеченную огнями, – выкладывают свои неслабые денежки. Как вы говорите, за счастье. Значит, у меня оно есть.

– Понятно, – говорит профессор. – Ас ней ты зачем так? С маркизой?

Реми хмурится:

– Достала потому что. Озабоченная старуха. А я не жиголо, я музыкант!