Эдгар Берроуз - Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]

Это был мой дом и я любила его; но сейчас он потерян для меня навсегда. Каш гвардия и сборщик податей редко заглядывали к нам. Мы были слишком далеко от их штаб-квартиры и рынка, который лежал юго-западнее от нас на Салт Крик. Но новый Джемадар, Ярт, прислал нового коменданта и нового сборщика податей. Им не понравилось в Салт Крик, и после внимательного изучения ближайших мест они выбрали именно Оук Парк и дом моего отца, так как он был самым удобным и крепким. Они приказали продать его Двадцати Четырем.

Ты знаешь, что это означает. Они назначили высокую цену — пятьдесят тысяч долларов — и заплатили бумажными деньгами. Ничего не оставалось делать, и мы приготовились переезжать. Каждый раз, когда они являлись взглянуть на дом, моя мать прятала меня в небольшой кладовке, между вторым и третьим этажом, набрасывая на меня тряпки; но в тот день, когда мы собирались покинуть это место и перебраться на берега Десплайн, где отец надеялся жить, чтобы его не беспокоили, неожиданно появился новый комендант и увидел меня.

— Какой возраст этой девушки? — спросил он мою мать.

— Пятнадцать, — слабо ответила она.

— Ты лжешь, свинья! — раздраженно крикнул он, — ей уже восемнадцать, если не больше!

Отец стоял рядом с нами, и, когда комендант таким образом обошелся с моей матерью, я увидела, как отец побелел и затем без единого слова бросился на этого негодяя, и прежде, чем Каш гвардия, сопровождавшая коменданта, сумела вмешаться, отец чуть не убил коменданта голыми руками.

Ты понимаешь, что произошло… нет нужды говорить об этом. Они убили моего отца на моих глазах. Затем комендант отдал мою мать одному из Каш гвардии, но она выхватила из-за пояса штык и пронзила свое сердце прежде, чем кто-нибудь успел помешать ей. Я попыталась последовать ее примеру, но они схватили меня.

Мен заперли в спальне на втором этаже дома моего отца. Комендант сказал, что придет и осмотрит меня вечером, и после этого со мной будет все в порядке. Я знала, что он имел в виду, и решила: когда он придет, то найдет меня мертвой.

Мое сердце разрывалось от потери отца и матери, но жажда жизни была сильна во мне. Я не хотела умирать: что-то заставляло меня жить, и не последним делом здесь оказалось воспитание моих родителей. Они оба были квакерами и очень религиозными людьми. Они научили меня бояться Бога и ни мыслью ни делом не наносить вреда другому и не совершать насилия над другим. Несмотря на это я видела, как отец пытался убить человека, а мать погибла. Мой мир перевернулся. Я чуть не сошла с ума от горя и страха и совершенно не знала, что для меня будет самым правильным.

Стемнело, и я услышала, как кто-то поднимается по лестнице. Окна на втором этаже находились слишком далеко от земли, чтобы рискнуть спрыгнуть; но плющ был старым и крепким. Комендант явно был недостаточно знаком с домом, чтобы принять во внимание плющ, и прежде, чем шаги достигли моей двери, я выбралась из окна и, цепляясь за плющ, спустилась вниз по твердому и толстому старому побегу.

Это произошло три дня назад. Я пряталась и пробиралась дальше — я не знала в каком направлении идти. Однажды старая женщина подобрала меня вечером, накормила и дала достаточно пищи, чтобы я смогла продержаться еще день. Мне кажется, я чуть не сошла с ума, но после произошедшего три дня назад в моей памяти сохранились лишь обрывки воспоминаний. А затем — Адские собаки! Ох, как же я перепугалась! И затем — ты!

Не знаю, каким образом ей удалось так произнести это; но мне показалось, что она имеет в виду гораздо большее, чем она сама хотела высказать. Это прозвучало словно благодарственная молитва тому, что она наконец оказалась в спокойной гавани — целая и невредимая. Во всяком случае, мне так показалось.

А когда пришла Молли, и мне нужно было уходить, она спросила, приду ли я вечером, и Хуана воскликнула:

— Ох, да, пожалуйста!

И естественно — я не смог отказаться.

Закончив развозить козье молоко, я направился домой и по дороге встретил старого Моисея Самуэльса, еврея. Он зарабатывал себе на жизнь, причем, довольно скудную, дублением кож. Он был отличным дубильщиком, но так как практически всякий знал, как дубить кожу, у него почти не было заказчиков; иногда, правда, калкары приносили ему кожи для дубления. Они совершенно не знали, как делать полезные вещи, потому что происходили от долгой линии самых тупых и неграмотных существ на Луне и в тот момент, когда получили немного власти, они не могли даже поддерживать ремесло своих отцов, которому когда-то обучились; так что через одно или два поколения они могли жить только чужим трудом. Они ничего не производили, они стали самым отвратительным классом паразитов, которых когда-либо порождал мир.

Богатые «непроизводители» давних времен были благословением для мира по сравнению с этими, потому что у них хотя бы были ум и воображение — они могли приказывать остальным и могли привить своим отпрыскам достаточно ума, чтобы это могло поддерживать культуру, прогресс и счастье, в котором так нуждался мир.

Калкары заказывали Самуэльсу дубить шкуры, и если бы они еще платили за это, то старый еврей купался бы в золоте; но они не платили ему вообще, или платили бумажными деньгами. Как говорил Самуэльс, те даже горели плохо.

— Доброе утро, Джулиан, — сказал он, когда мы повстречались. — Мне скоро понадобятся новые шкуры для нового командира Каш гвардии, который слышал о старом Самуэльсе и который заказал мне пять шкур, выдубленных самым лучшим образом. Ты видел этого Ор-тиса, Джулиан? — он понизил голос.

Я отрицательно покачал головой.

— Да поможет нам небо! — прошептал старик. — Да поможет нам небо!..

— Неужели так плохо, Моисей? — спросил я.

Старик всплеснул руками.

— Плохие времена впереди, сынок, — сказал он. — Старый Самуэльс знает этих типов. Он не лентяй, как прошлый комендант, и он более жестокий и жадный; а теперь вернемся к шкурам. Я не заплатил тебе за последние — они платят мне за них бумажными деньгами; но ведь я не могу предлагать своему другу прошлогодний снег. Может быть, я не смогу заплатить тебе и за новые шкуры долгое время, все зависит от того, как этот Ор-тис заплатит мне. Иногда они либералы — особенно когда речь идет о чужой собственности; но если он полукровка, как я слышал, то должен просто ненавидеть евреев, и я не получу ничего. Как бы то ни было, будь он чистым калкаром — все могло бы быть иначе — чистокровные калкары не ненавидят евреев больше остальных землян, хотя всякий еврей ненавидит калкаров.

Этой ночью мы впервые повстречались с Ор-тисом. Он прибыл самолично; я расскажу, как это произошло. После ужина я отправился к Джиму. Хуана ждала меня у низкой двери. Она выглядела отдохнувшей и почти счастливой. Выражение загнанной дичи исчезло из ее глаз, и она улыбнулась, когда я появился. Был почти закат — весной вечера короткие; но воздух был теплым, и мы стояли у домика и разговаривали.