Сергей Андреев - Особый контроль (сборник)

— А скажи нам, великий мудрец, откуда люди пошли?

Миколайка:

— С деревьев. Люди раньше были дикие, мохнатые, с хвостами.

Все молчат, головами кивают. Ведь сказано им: Миколайка обидчив; чуть что — замолчит. Но уж если над ним не смеялись, он, бывало, такое верзал, что представить нельзя. Только что нам Миколайкины слова, когда дела и того хлеще оказались!

А было это так. Шли они, шли и дошли до Архаровска. День был солнечный, поле вокруг, в трех верстах — городская застава. Сели друзья отдохнуть. Балазей разулся, портянки на кустах развесил. Миколайка… свою торбу развязал и стал доставать из нее деревяшки, прутики, дощечки, крючки, закорючки, обрезки холста…

— Что это? — удивился Балазей.

Молчит валацуга, сопит. Щепку к закорючке, закорючку к дощечке цепляет, тут же рядом деревяшку приспособил, холстом обернул, потянул — удержалось.

Встал Балазей, подошел, посмотрел — ничего не понятно! А Миколайка — опять же молчком — свое строение расправил, хомутами за плечи приладил, руки кверху поднял, улыбнулся и спросил:

— Узнаешь?

— Крылья, что ли?

— Они.

Стоят они, молчат, и у каждого мысли свои. А потом Балазей, головою тряхнув, говорит:

— Ну, д-давай!

Посмотрел Миколайка в небо, признался:

— Я, видишь ли, солнца боюсь. Как бы оно крылья не спалило.

— А ты пониже над землей стелись.

— Нет, я в небо хочу!

Балазей головою покачал — не жилец Миколайка, как пить дать не жилец!

А тот походил по поляне, попрыгал, испробовал крылья на крепость, а после снял их, разобрал и в торбу спрятал. Сел, на солнце посмотрел и говорит:

— Есть в Архаровске лекарь, всех лечит. И есть, говорят, у него холодильная мазь. Вот бы той мази добыть!

— А зачем?

— Крылья смажу, тогда не сгорят. Вот только мазь дорогая, а деньги где взять? — и смотрит синими глазами. Безумными, блаженными. Глянул в них Балазей… и решился. Сказал:

— Государь нам поможет! — и ружье подхватил, повертел для красы.

А что? Ружье богатое: дуло черненое, курок золоченый, приклад деревянный душистой породы в рисунках. Миколайка руками всплеснул:

— Как же можно! Ведь это подарок!

— Молчи!

И… отвернулся валацуга, зашмыгал, захлюпал, заплакал от счастья.

К обеду в Архаровск пришли. И, минуя храмы, лавки, балаганы, — прямо к лекарю.

Лекарь душевный попался, сказал:

— Наилучшая мазь! От горячки спасает, от жару, от пару, от свары. Пятьдесят ассигнаций стакан.

Миколайка:

— А если в обмен? Например, на ружье. Сколько дашь? И Балазей ружье с плеча снимает. Лекарь прищурился.

— Дай-ка сюда, — говорит, — посмотрю.

Балазей:

— А что смотреть? Сейчас проверим! — и клацнул алмазным курком.

Лекарь в крик:

— Ты чего? Очумел?!

Балазей ему дуло к брюху приставил, спросил:

— Сколько стоит? Не слышу!

Лекарь зажмурился.

— Даром берите, не жалко.

Взяли ровно полведра и ушли, раскланявшись.

Миколайка, крылья мазью натирая, вздыхал:

— Не к добру наш разбой, не к добру!

Так и вышло. Назавтра пошли на базарную площадь, там для разбегу просторно. Но как только купцы-продавцы увидали диковину, так обступили и проходу не дают и пристают:

— Почем товар? Зачем товар? Чего так много просите?

— Не продается! — кричит Балазей. — Не хватайте! Не рвите! А кто чуда желает, валите за мной; по пятаку беру, по-божески!

Их народ обступает, шумит, но Миколайка никого не видит и не слышит. Идет себе, средь любопытных молча продирается, вот Балазей один и отбивается.

— Не лапай, — кричит. — Не замай! Это, может, заморское чудо; не трожь!

И тут как назло кто-то цап его за руку! Цепко! Обернулся Балазей, хотел нахалу по сусалам сьездить… и обмяк!

И то сказать — пред ним штабс-капитан! Усы вощеные, глаза кровавые. И шепчет:

— А, беглый солдат! Балазей! Вот ты где!

Балазей побелел, отвечает:

— Обознались, вашбродь, ну ей-бо обознались!

— Ну уж нет! Все как есть! — говорит офицер. — И повесят тебя, Балазей, за измену отечеству!

А что? И запросто повесят. Он ведь мало того, что со службы сбежал, так еще и украл секретное трофейное ружье. М-да, тут верная смерть. Разве что…

Подскочил Балазей, заорал:

— Полетел! Полетел! — и пальцем в небо тычет.

Офицер поверил, глянул… А Балазей рванулся, вырвался, в толпу — и сник. Штабс-капитан, осерчав, по-военному свистнул. Солдаты — на свист, а народ — кто куда. Невозможная давка! И тут…

Как только люди в переулки схлынули, так Миколайка на просторе разбежался, крыльями — мах! мах! — и полетел.

Остолбенел народ, шапки снял. Знамение! Один говорит:

— К недороду.

Другой:

— К урожаю. Привычное брожение умов.

А Миколайка все выше и выше летит, ничего не боится. А что? Полведра холодильного средства извел, так теперь хоть на солнце садись!

Балазей средь народа стоит, на товарища смотрит… И стыдно ему! Эх, сколько он над ним смеялся, сколько потешался! А сам кто? Дурак дураком. Вдруг он слышит:

— Стоять! Не дышать! Глаза направо!

И… словно и не было тех долгих вольных лет и словно никогда он не бродил по свету! Стоит Балазей и не дышит, направо косит. Там, справа, солдаты по небу стреляют, а штабс-капитан народу объясняет:

— Нельзя, чтобы в небо летали, запрет. Вам же только позволь, никого на земле не останется. А кто тогда будет налоги платить, государю служить? Р-разойдись!

Не уходят. Стоят и молчат.

А солдатам никак Миколайку не сбить, и он все выше, выше в небо забирается. Вот штабс-капитан и сказал:

— Сейчас мы этого злодея запросто подстрелим. Есть у нас для этого дела специально натасканный бравый солдат, он за меткую пулю в фельдфебели выйдет. Эй, Балазей!

И — сам не свой Балазей! Ружьишко с плеча срывает и преданно ждет. Штабс-капитан командует:

— Ступи! Фитиль с курка! Фитиль на место! Пулю вбей! Порох на полку!

И Балазей как неживой команды справно, дельно, ловко выполняет и душистый приклад к плечу приставляет. Руки белые, пальцы дрожат, оторваться желают.

— Пали!

Закрыл глаза, повел стволом куда подал ее и стрельнул!

Открыл…

Ан завертелся уже Миколайка, в летнем небе осенним листом закружился…

Тяжко охнул народ, зароптал. Балазей ружье в песок отбросил, в небо смотрит и слез не стыдится. Офицер:

— А подать ему водки! Фельдфебелю!

Все молчат. Только вдруг слышно в толпе:

— Улетит!.. Вот хотя б улетел!

А глянули — точно! Миколайка вновь крыльями машет, и хоть все ниже летит, но видно, что за город вытянет. А там за огороды, за поле, за речку…

Офицер:

— Взять! За мной! — и первым побежал.

И солдаты за ним — так, с полсотни. А Балазей… и он туда же… Выбежали в поле — там бабы жито жали — закричали:

— К-куда?!

— А туда, — говорят, — в осоку залетел.