Джейн Фэйзер - Королевские игры

Импровизация прозвучала неубедительно, даже беспомощно. Врать она совсем не умела, а атмосфера в комнате могла удушить любого.

- И гуляла всю ночь?

Наконец на помощь пришел гнев.

- Не понимаю, с какой стати вы лезете в чужие дела? Никого из вас это не касается! - Розамунда повесила платье в шкаф и подошла к тазу, чтобы умыться. Холодная вода помогла справиться с нервами. - Да, я болела, а когда немного пришла в себя, решила подышать свежим воздухом. Здесь душно, как в аду!

Это утверждение они оспорить не могли. Розамунда забралась в постель, повернулась на бок и закрыла глаза.

- Правда? А мы слышали, что ты чрезмерно увлекаешься обществом джентльменов.

Слова Летиции вызвали дружный смех.

Розамунда со вздохом села:

- И кто же это сказал?

Джоан покраснела и прикусила губу. Да, глупо было не придавать значения очевидному интересу подруги к мастеру Крейтону. Теперь уже стало ясно, что в порыве ревности она могла навредить.

- Какая разница? - Летиция критически осмотрела свои ногти. - Королева не благоволит тем из своих фрейлин, которые злоупотребляют мужским вниманием. Спокойной ночи, леди, пора ложиться.

Розамунда снова вытянулась в постели. Ужас не отступал. Когда Джоан устроилась рядом, стало еще хуже. Как же понимать заявление Летиции? Была ли это открытая угроза или всего лишь очередной всплеск злости?

Спала она беспокойно и проснулась на рассвете, когда соседки еще досматривали сны. С минуту полежала, пытаясь определить причину беспокойства, и вскоре вспомнила, в чем дело. Выскользнула из кровати, торопливо оделась и выскочила за дверь на улицу, на свежий воздух! Только там можно будет обдумать все, что произошло. Конечно, ее отсутствие снова вызовет бурное обсуждение, но какая теперь разница?

По коридорам уже ходили люди, однако на молодую фрейлину никто не обратил внимания: все спешили по неотложным утренним делам. Розамунда вышла в парк и направилась по дорожке вдоль живой изгороди, скрывавшей от посторонних глаз маленький укромный садик.

Проскользнула в узкую калитку и села на каменную скамью возле пруда, чтобы полюбоваться на снующих среди водяных лилий золотых рыбок.

Глубоко задумавшись, не заметила приглушенных травой шагов, а услышав свое имя, вздрогнула от неожиданности.

- Уил? - Она повернулась и увидела, что к скамейке идет мастер Крейтон. - А ты рано встал.

Розамунда улыбнулась, пытаясь скрыть внезапную радость.

- Да и ты не слишком поздно.

Голос его звучал легко, однако в синих глазах застыла тревога. Уил подошел и печально посмотрел ей в лицо.

- Совсем запутался, - просто признался он. - Не знаю, что делать. Нет, не так: знаю, что должен делать, но понимаю, что этого не хочется.

- А чего же хочется?

Розамунда медленно поднялась, безуспешно пытаясь сдержать волнение.

- Стоит ли спрашивать, когда ответ и так ясен? Хочется заключить тебя в объятия и без конца целовать, хочется уложить на мягкую траву, снять одежду, восхищаться прекрасным телом, хочется любить. Бог мой, от одной лишь мысли обо всем этом голова идет кругом! - Он запустил пальцы в волосы, словно пытался вырвать их с корнем. - Того и гляди сойдешь с ума! Но ты должна понять, чем мы рискуем… позор… отлучение от двора… разбитые надежды.

- Знаю. - Розамунда встала прямо, расправив плечи. - Конец честолюбивым устремлениям.

Она грустно улыбнулась, и Уил со стоном сжал ладонями ее бледное личико.

- Звучит ужасно. Но поверь, милая, это правда. Жестокая правда!

- Знаю, - повторила Розамунда.

Сама того не замечая, она провела ладонями по его груди и прижалась к нему всем телом.

Уил ответил полным безумной страсти поцелуем. Податливость юного тела, нежный аромат пышных каштановых волос, сладкий вкус губ с каждой секундой возбуждали все острее. Он привлек любимую и обнял, как способен обнять только сгорающий от вожделения мужчина. А она гладила его по спине, стремясь слиться с ним воедино, раствориться, растаять.

Когда же наконец пришла пора расстаться, глаза Розамунды сияли, алые губы набухли от поцелуев, а желание терзало с такой силой, что она была готова немедленно, здесь и сейчас, сорвать одежду.

Уил отдышался не сразу.

- Господи, до чего же ты прелестна!

Он провел ладонями по ее груди. Страсть захлестнула его с новой силой, и яркие глаза потемнели, став синими, словно сапфиры.

Розамунда глубоко вздохнула, пытаясь вернуться к действительности, понять, где находится и что делает. Пригладила пальцами спутанные волосы и слабо улыбнулась.

- Ты прав, Уил, это самое настоящее безумие.

Словно подтверждая мысль, шорох гравия предупредил о появлении двух садовников с большими ножницами в руках.

- Я уйду первым, - нервно произнес Уил. - Подожди минут пять и только потом возвращайся.

Розамунда кивнула, бросила настороженный взгляд на садовников, которые занялись делом, и медленно направилась к солнечным часам в дальнем конце парка.

Постояла, задумчиво глядя, как луч солнца медленно ползет по мелкому гравию, и неохотно свернула в сторону дворца. Опоздание к завтраку сулило новые едкие комментарии.

Место во главе стола пустовало. Леди Шроузбури не появилась, и камеристки оказались предоставлены сами себе. Розамунда сидела молча и старалась смотреть в тарелку, однако не могла не заметить ни косых взглядов, ни многозначительных усмешек. Казалось, все здесь знали нечто важное, и лишь она одна пребывала в неведении. Дурное предчувствие усилилось, когда посыльный сообщил, что леди Летицию Ашертон вызывают в покои королевы. Летиция с готовностью поднялась, снова переглянулась с приятельницами и поспешила выйти.

Розамунда посмотрела на Джоан, но та лишь покраснела и опустила глаза в тарелку - зримое воплощение вины и раскаяния. Что же они могли разнюхать? Ничего определенного, кроме предполагаемого отсутствия в постели во время болезни. И никто не знал наверняка, как долго это отсутствие продолжалось. Но почему-то все равно было очень страшно.

Летиция вернулась, когда камеристки уже заняли свои обычные места в гостиной королевы: Она неприязненно посмотрела на Розамунду и, как того и следовало ожидать, принялась шептаться с Фрэнсис и другими сплетницами. Джоан к совещанию не допустили; обреченно ссутулившись, та одиноко сидела над пяльцами, всем своим видом воплощая страдание. Если бы не собственные переживания, Розамунда непременно пожалела бы бедняжку.

Наконец вернулась леди Шроузбури. Она не плыла спокойно и величаво, как обычно, а воинственно маршировала, отчего складки синего бархатного платья на огромном испанском кринолине колыхались, словно на ветру. Обрамленное огромным кружевным жабо ледяное лицо выражало крайнюю степень гнева и решимости.