Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)

Такова внешняя картина подвигов «Джезебели» за первые несколько секунд ее деятельности. Но из штурвальной будки ничего не было видно. «Джезебель» была слепа. Она была окружена стенами бушующей воды, разбрасываемой твердым вакуумом у нее на форштевне. И вздымающиеся струи имели такую большую скорость, что разбивались на мелкие, все более мелкие и мельчайшие частицы, пока они не становились настолько мелкими, что не могли даже упасть. Они становились частицами тумана. Они плавали в воздухе, как пресловутые ниагарские туманы.

Как назло, навстречу лодке плыл буксир, таща длинный хвост бревенчатых плотов. Столб белого пара ударил в него, словно молния. «Джезебель» столкнулась с плотами. Форштевень у нее зарычал. Твердый вакуум на форштевне «Джезебели» загудел густым басом, отбрасывая от себя дерево, пытавшееся войти с ним в соприкосновение. Буксир убежал, но плоты были разрезаны и остались в тумане. Прямолинейный ход «Джезебели» вел ее прямо на верфи. Медден заставил лодку свернуть, лихорадочно, наугад крутнув штурвал.

— Выключи ее! — вопил Медден. — Останови ее, Тэд! Надо ее остановить!

— Мы не можем!

Друзья были отрезаны от всего мира стенами тумана.

Потом мир вокруг них почернел. Не потому, что они потеряли сознание. Просто «Джезебель» вошла в мелкую воду и мчалась вдоль самой дороги и нарядной приморской части города. Но это ее ничуть не задерживало. Она ни на минуту не прекратила своего разбрасывания. Она мчалась сквозь ил со скоростью 90 узлов ярдах в 15 от берега. Она подбрасывала густой ил кверху. Ил величаво летел над дорогой на берегу; он покрывал деревья, кусты, дома, окна и нарядных, изящных прохожих.

Медцен не переставал бороться со штурвалом и вопить Биндеру о том, что нужно выключить вакуум. Тем временем «Джезебель» выписывала по воде круги, восьмерки и другие прелестные арабески. Она металась, как ненормальная, туда, сюда, повсюду оставляя за собой огромные массы тумана. Все движение в гавани остановилось. Корабли бросили якоря и включили аварийные гудки. Паромы свистели. На мелких судах звонили в колокола, гавань превратилась в сумасшедший дом.

Биндер пополз на корму и добрался до штурвальной будки.

— Выключи ее! — взвыл Медцен, когда бугшприт парусника, стоявшего на якоре, вынырнул из тумана, воткнулся в окно будки, оторвал одну стенку и потащил ее куда-то. — Останови ее! Выключи! Сделай что-нибудь!

Биндер сказал кротко:

— Вот что я хотел сказать тебе, Джордж. Мы тонем. Наверное, когда она была на стапелях, ей вскрыли дно, чтобы спустить воду, и теперь она наполняется.

Потом он добавил жалобно:

— Это меня беспокоит. Если мы спрыгнем за борт, то при такой скорости мы разобьемся и утонем. А когда она начнет погружаться, то скорее всего встанет носом вниз и уйдет к центру Земли. А мы не можем выйти.

Рот у Меддена открылся. Глаза вышли из орбит. Потом он тихонько лишился чувств.

Когда он очнулся, кругом было тихо. Солнце ярко блестело. Где-то ласково плескались волны. Пели птицы.

Он услышал странный звук, словно кто-то рвал более или менее гнилую холстину. Звук повторился. Медцен почувствовал, что «Джезебель» стоит совершенно неподвижно. Она не качалась, в ней не было даже того, слабого живого движения, какое есть у всякой лодки.

Медленно, недоверчиво, нетвердо Медцен поднялся. Ему не пришлось выходить из штурвальной будки через дверь. Можно было удобно выйти там, где раньше была стена.

Он несмело огляделся. «Джезебель» стояла, выбросившись на плоский песчаный берег. Кругом не было ни следа цивилизации, если не считать ржавой жестянки, полузарывшейся в соленый песок. Медцен узнал эти места. Их забросило на один из береговых островов, в 40 милях от гавани, где «Джезебель» побила все рекорды по скорости и по устройству беспорядка.

Звук рвущейся ткани раздался снова. Медцен заковылял по палубе «Джезебели» и выглянул с носа. На песке стоял Биндер и рвал парусину, покрытую слоем вакуума. Оторвав порядочный кусок, он поджег его спичкой. Он обращался с парусиной очень осторожно — притрагивался к ней только с неокрашенной стороны. Медцен ощутил запах горящей ткани и химикалий. Он прохрипел:

— Эй!

Биндер взглянул вверх и широко улыбнулся ему:

— А, Джордж! Хелло! Все в порядке, как видишь. Когда ты упал в обморок, я взялся за штурвал. Похоже, что мне повезло: удалось выйти из гавани в море. А когда «Джезебель» замедлила ход, я рассмотрел, где мы находимся, и направил ее соответственно.

— Замедлила ход?

— Да, — кротко подтвердил Биндер. — Я не сразу понял, но нам очень повезло. Когда «Джезебель» начала тонуть, то вода перегрузила ее кормовую часть. Нос начал выходить из воды. Вакуум вышел на свободу. В воде его осталось меньше, и он уже не так сильно действовал. Так что наш ход замедлился.

Медцен протянул руку и взялся за что-то, чтобы удержаться. Он чувствовал себя липким от холодного пота. Биндер оторвал еще кусок парусины и сжег его. Ферштевень «Джезебели» почти совсем лишился этого украшения.

— Я шел вдоль берега, — пояснил Биндер, — пока ход не замедлился. Тогда я повернул к берегу. Мы почти затонули, помнишь, нос едва касался воды. Я вовремя сбавил ход и посадил посудину на мель довольно удачно. Нам придется вызвать буксир, чтобы снять «Джезебель» отсюда, но я не думаю, чтобы она была повреждена.

Медцен закрыл глаза. В отчаянии он благодарил судьбу за то, что остался жив. Но вызывать буксир за 40 миль, чтобы снять «Джезебель» и вести ее 40 миль обратно… Он содрогнулся.

— Кажется, лучше снять парусину, — сказал Биндер извиняющимся тоном. — Кто-нибудь может прийти и дотронуться до нее, не зная, что это такое. Но я сделал интересное открытие, Джордж! Я думаю, оно тебе понравится. Видишь ли, мой твердый вакуум сам по себе не годился для того, чтобы двигать «Джезебель», но я придумал для тебя кое-что получше.

Медцен воздел глаза к небу, потом исступленно оглядел берег. Он увидел у кромки воды довольно толстый обломок дерева.

— Вот что я скажу, — продолжал Биндер. В руке у него был кусок парусины, окрашенной стороной кверху. Он очень осторожно сложил его вдвое. — Видишь?

Медцен промолчал.

— Твердый вакуум, — продолжал Биндер, — не хочет прикасаться ни к чему. Трение возникает только там, где два предмета соприкасаются. А твердый вакуум отбрасывает от себя все, что к нему прикасается, но другого твердого вакуума не может отбросить! Потому что они не соприкасаются! Понимаешь? Если у меня будут две поверхности, покрытые твердым вакуумом, и если я потру их друг о друга, то у меня будет скольжение без всякого трения!

Он широко улыбнулся Меддену, принимая его неподвижность за внимание.

— Я тебе скажу. Джордж, — весело произнес он, — все, что нужно для получения твердого вакуума, находится на борту. Ты пойдешь и достанешь буксир, чтобы снять «Джезебель», и велишь откачать ее и заткнуть в ней дыру. А пока тебя не будет, я разберу машину на части. Я покрою твердым вакуумом цилиндры изнутри, а поршни снаружи, покрою подшипники и то, что в них вращается. И тогда машина будет работать совершенно без трения. Тебе не понадобится новая, ты сэкономишь деньги…