Яна Дубинянская - Письма полковнику

И еще Дылда. И Марисабель.

Ни телевизора, ни радио; разумеется, все-таки реанимация. Как бы разузнать, чем там кончилось на самом деле? Врачиха-китаянка не скажет, это у них называется заботой о психике пострадавшего или еще хрен знает как. «Жертвы минимальны». А ведь могли замочить всех. Чтобы поглубже спрятать концы.

Пришла ли она — туда?!.

Заныла правая рука. Стар даже обрадовался, теперь он ее по крайней мере чувствовал. Но пальцы всё равно не шевелились. Хорошо хоть, с левой всё в порядке, а главное — действовали ноги: для верности Стар согнул их в коленях, затем поднял уголком и держал до тех пор, пока не разболелась грудь. Интересно, получится ли встать? В принципе, он же не пристегнут больше к этой штуке… Просто выйти из палаты, встретить кого-нибудь и спросить. Сейчас во всем Срезе, наверное, только и разговоров, что о теракте.

Тихо, без скрипа открылась дверь. Стар догадался об этом скорее по движению прохладного воздуха из коридора. Попробовал повернуть голову; ничего не вышло. Один герой собирался на разведку… н-да. Скосил глаза так, что вполне отчетливо разглядел собственный профиль. И размытую белую фигуру где-то на периферии.

Впрочем, санитарка довольно резво двигалась по палате, возя по полу длинную красную щетку. Добралась до окна, развернулась и по-свойски подмигнула Стару:

— Открыть?

Он кивнул. То есть опустил ресницы.

— Не положено, — весело отозвалась она. — Реанимация! Ну да ладно. Чуть-чуть.

Привстав на цыпочки, девушка расщелкнула шпингалет, распахнула створки, с хохотом отшатнулась от ветки синелиста, мазнувшей ее по лицу. В палату ударил воздух: свежестью, коктейлем запахов, жизнью. Которая продолжалась там, за окном — пока он валялся на спине, беспомощный, как перевернутый жук. Стар чуть было не застонал сквозь зубы. Но санитарка всё похихикивала, и он сдержался.

Девушка закончила уборку и двигалась к выходу, когда до него наконец дошло, что о последствиях теракта можно спросить и у нее. Как именно ее окликнуть. Стар не знал; издал сдавленный звук, похожий из икоту.

— Чего? — Санитарка вернулась в поле зрения, таща за собой щетку.

— Я хотел… — в горле запершило, и кашель отдался в груди неожиданно острой болью. — Вы не в курсе… там много народу убили?

— А-а, — она почему-то опять хихикнула. — К тебе как раз барышня. Я ей говорю: не положено, реанимация. Ну да ладно. Только недолго, понял?

У него не хватило сил подумать над зигзагами женской логики. И вообще о чем-нибудь подумать. Боль наплывала кругами, пульсирующими и давящими, словно кольца большой змеи. Наверное, переставали действовать уколы. Надо было попросить эту, с красной щеткой, позвать врача…

— Сережа?

Порыв ветра зашелестел синими листьями в окне, бросил в лицо горсть пряного запаха; Стар чихнул. Потом еще раз, неудержимо, со слезами. Проморгался.

На краю кровати сидела Дылда.

— Живая.

— Что?

Стар прикрыл глаза. Снова открыл: Дылда не исчезла, она была действительно живая, хоть и с огромным синяком в пол-лица — глаз совершенно заплыл — и почему-то без очков. Странно, в очках было бы меньше заметно… Еще у нее висела на перевязи рука, и розовые кончики пальцев смешно выглядывали из толстого гипса. Левая; повезло.

Что-то сказала; звон голоса повис в воздухе, смешавшись с запахами из окна. Стар не расслышал слов, но догадался:

— Нормально.

— А мне сказали… знаешь, я тебя искала. Хотя говорили, что ты вообще в другой больнице. Но я… Вчера оперировали, да?

— Ага. Что с рукой?

Дылда пошевелила пальцами в гипсовой трубе. Везет, подумал Стар; мысли подозрительно ходили по кругу. Дылдины лицо и фигура постепенно теряли четкость и мелкие детали. Темнеет?

— Я потеряла сознание, упала, а когда очнулась… не смейся!

Вообще-то он и не думал смеяться. Так, улыбнулся слегка и довольно криво.

— И очки разбились… Сережа? Тебе плохо?

Только сейчас догадалась, внезапно рассердился он. В ее приходе было что-то неправильное, словно прокручивался запасной, недоделанный вариант событий, ведь на самом деле войти сюда, присесть на край кровати должна была не она, не она… И как-то неправильно вел себя он сам. Он должен был… но никак не приходило в голову, не вспоминалось, что же именно он должен.

— Позвать врача?

— Позови… стой!

— Что? — Дылда еще не успела встать.

— Тебе же нельзя тут быть. Что ты докторше скажешь?.. сиди.

Длинная фраза разлила по всему телу усталость, даже приятную: нет, никому он ничего не должен. Какая, в сущности, разница, о чем он там забыл?.. И как только он разрешил себе не помнить, оно тут же всплыло, отдавшись болью во всем теле:

— Дылда!!!

Ее силуэт, уже совершенно темный на фоне окна, обиженно дернул плечами. Стар прикусил язык, срочно поправился:

— Катя… как оно там… чем… кончилось?

Она уронила голову в ладонь здоровой руки и разрыдалась.

Стар прикрыл глаза, совершенно обескураженный, сбитый с толку. До сих пор держалась совсем неплохо, и тут на тебе. Сейчас прибежит кто-нибудь из обслуживающего персонала, вкатят ей успокоительное, уведут, а он так ничего и не узнает.

— Кать… ну успокойся. Расскажи.

Дылда неудержимо всхлипывала:

— Они ее убили… наши… Стреляли по террористам и случайно попали в нее… Зачем они вообще стреляли?! Там же все лежали без сознания, можно было так…

— Кого? — Он вскинул голову с подушки и тут же уронил обратно, гулкую и тяжелую, как раскаленное ядро. — Кого убили?!

— Марисабель…

Длинное, текучее, как ручеек, имя потонуло в потоке слез. Марисабель. Стар попробовал представить, поверить — ничего не вышло. А Дылда поверила, ей это, наверное, далось легче, она же видела собственными глазами… Как вспомнишь, они с Марисабелью терпеть друг друга не могли. Но уже неважно. Неважно…

— Не плачь, — неловко сказал он. Хотел придумать что-то еще утешительное, но не смог и только повторил: — Не плачь, Катя…

Сглотнул и все-таки спросил:

— А Ева?

Дылда подняла мокрое лицо:

— Что Ева? А при чем…

— Ее там не было? Точно?!

В ушах запело — тоненько, красиво, так что поначалу показалось, будто это и вправду музыка. Потом загудело по нарастающей, заклокотало, словно прорванная груба… Стар сморгнул, поискал глазами Дылду: ее нигде не было видно, он вообще ничего не видел — только темнота со всех сторон, чересчур густая даже для позднего вечера…

— Сережа, что с тобой? Сережа?!

Голос булькнул, растворился в бурлении водоворота, нечистого, с мусором и сыплющимся отовсюду песком… Издалека, извне что-то захлопало, заметалось, затопало каблуками, заговорило отрывисто, звонкими командами… А потом стало хорошо и совсем не больно.

И захотелось спать.