Лариса Чурбанова - Пурпурное Древо Порфирия

Можно было бы, конечно, просто располовинить паскуду, никто б и слова поперек не сказал, да только Ольгерд не захотел. На удивленные вопросы домочадцев, князь нехотя пояснил, что во всем порядок должен быть. Надо, мол, людям привыкать не по силе свою правоту доказывать. А то, что это поведется? Я сильнее, стало быть, могу и пашню твою заграбастать, и корову-кормилицу увесть? Не дело это. А как увидит народишко, что и князь по закону поступает, так, поди, и сам пообвыкнет так дела вершить. Вот и настанет в городе жизнь правильная, не самовольная.

Печенеги, однако, такую точку зрения князя совсем разделяли. Как прослышали, что в стольном граде русичей безвластие, что владетеля грозного нет, и неизвестно, когда будет, враз быстренько орду сбили-сколотили. Говорят, уже на самом Клове, исконно словенской реке, лагерем стали. Именно об этом и пытался поведать Ольгерду старец Порфирий:

- Не сегодня-завтра степь на нас нагрянет. Спору нет, и со Шкирняком разобраться надо, да только не опоздать бы с войною.

Ольгерд хищно шмыгнул носом и холодно бросил:

- А что, печенеги уж и позабыли, как мы им надысь задницы понадрали? Я думал, лет пять точно не заявятся. Что осмелели- то так?

- Царьградское золото им глаза замылило, вот что. Сказывали мне, что на Константинопольский стол новый базилевс сел. Вот он и расстарался вельможам печенегским деньжишек на поход подкинуть. Да еще слова всякие нужные послы ромейские кому надо нашептали. А степняки, они как дети малые: пыхнули и на коней- бей-убивай!

- Хороши детишки! - хмыкнул Ольгерд. - Вечно ты, отче, всех оправдываешь. Эти ребятишки, дай им волю, земли русские кровью зальют по шейку. Чем же мы, грешные, так ромейского цесаря так изобидели, что он на нас орду натравить решился?

- А ты вспомни, вспомни, княже, - насмешливо молвил старец. - Жену твою венчанную, первую, княжну византийскую.

Князь помрачнел. Многие годы он настойчиво изгонял из своей памяти любое воспоминание о Несмеяне. Прекрасной белолицей царевне, оказавшейся потом банальной упырихой. Ольгерд неловко повертел шеей. Как он выжил тогда, один бог ведает. Порфирий помог, выручил. Неуверенно, словно побитая собака, князь глянул в лицо старца. Медленно, с натугой, выплюнул слова:

- Я тебя никогда не спрашивал, что с ней сталось. Теперь, видно, пришло время.

Старец кивнул.

- До сих пор жива. Если только можно сказать так. Помнишь же, она только чужой силой дышала. А в монастыре у сестер, где ж ей подпитываться? Так и лежит себе в келье неподвижная, холодная. Али заскучал по любушке своей нареченной?

- Тьфу ты, скажешь тоже. Только не дело это, что с живыми людьми она так близко. Неровен час, беда стрясется! Кроме себя винить некого будет.

- Брось, монахиням хорошо такие ведомы. Получше нас знают, что и как.

- Все ж, знаешь, отче, как с делами разделаемся, нужно ее будет понадежней запрятать, подале куда.

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем. Порфирий дивился, как причудливо отражаются деяния прошлого в настоящем и грядущем, в который уж раз изумляясь, сколь дивно устроен мир. В который раз убеждался он, как воздаяние даже за вынужденную жестокость настигнет пусть даже и через много лет. Вот ведь, необдуманная женитьба Ольгерда и нарушение, хоть и по уважительной причине, супружеского обета, обернулось через десяток лет грозным нашествием кровожадных степняков!

А князь размышлял, куда бы подальше с глаз убрать коматозную Несмеяну, да по тихому, чтобы дело это до Домогары не дошло. С одной стороны- кол осиновый в спину и никаких лишних хлопот, так ведь жена. Неладно как-то!

Так, в размышлениях, и дошли они до святилища Рода-Святовита, что высилось на берегу речки Почайны. Как и по осени, проказливый ветер рвал яркие языки пламени. Русичи шептались между собой, что неправое дело, видать, затеял Шкирняк. Гневается батюшка Род, недовольствует. Красные лики деревянного кумира и впрямь были грозно нахмурены. Поди, пойми только кем недоволен бог. Для того и собирают судилища, что б уж точно было, по правде.

Лицо жреца было непроницаемо. Ольгерд не сомневался, что старый лис будет держать сторону Шкирняка. Так уж у них повелось, что все волхвы старых богов ополчились на пришлого варяжского князя, который к тому же придерживался христианской веры. "А то, что мужик ныне ниву пашет никого не боясь, а торговый люд без боязни туда-сюда ездит, на это им, боголюбцам, наплевать!" - с озлоблением думал Ольгерд. Он совершенно не представлял, что будет говорить и как станет доказывать свою правоту. И надо же ему было грамотку шкирнякову через две строчки на третью читать! Сам вляпался, что тут говорить. Да и Род, станет ли чужака против своего словенина защищать? Ольгерд почувствовал себя таким одиноким, что тоскливо защемило сердце. Что с того, что рядом, руку протяни, Домогара и отец Порфирий. Пусть за спиной нерушимо, как стена, стоит дружина, пусть. Охватившее его одиночество было непонятным и острым, словно тусклое змеиное лезвие печенегского кинжала. Что ж оно так, все в одночасье навалилось?

Шкирняк появился в святилище одетый ярко, как на праздник. Его невысокое туловище смешно смотрелось в расшитом дорогом кафтане, новом и от того нелепо топорщившемся. Он гордо поднимал подбородок с клочковатой бороденкой. Шепоток пробежал по толпе. Вона как. И виноватым себя не держит, как хозяин идет.

К деревянному изображению Святовита князь и боярин подошли голова к голове. И встали, одинаково уперев руки в боки.

- Что скажете, чада, перед ликом отца всех богов? - строго вопросил их жрец, поочередно заглядывая черными холодными глазами в их лица.

Пока Ольгерд собирался с мыслями, ушлый Шкирняк опередил его:

- Защиты прошу, господине! - громко завопил он, картинно валясь к ногам идола. - Клятву, тебе принесенную, всю до последнего словечка соблюл я. Все то, о чем кровью я своею ручался, все исполнял как должно. Так меня ж таперича и виноватят, как пса поганого извести хотят! Ежели ты за слугу своего верного не вступишься, то кто ж еще?

И жгучие крупные слезы покатились из по-козьему круглых глаз боярина.

От растерянности все заготовленные слова застыли у князя в глотке. А жрец, не теряя времени, выступил вперед, потрясая пергаментным свитком.

- Слова клятвы твоей, боярин, сохранны волей Рода. Слушайте все, что было сказано тогда.

Старик долго читал, изредка закидывая голову к небу, обнажая острый желтый кадык. Но у Ольгерда в ушах звучали только последние слова:

"А также возвернуть по первому требованию господина моего князя из перечисленного все, что пожелаю." Поганец Шкирняк желал оставить все себе, и формально он был в своем праве.

- Значит, боярин, желаешь ты для себя земель и волостей, что доверил тебе твой господин? - медленно, четко выговаривая слова, спросил старец Порфирий у заметно приободрившегося Шкирняка.