Журнал «Если» - «Если», 1991 № 01

— Вот оно что…

— Ты несчастлив здесь, Мюир?

— Сам не пойму. Все так искажено.

— Скажи спасибо, что тебя не послали на одну из действительно враждебных планет.

— Я предпочел бы именно такую. Можно было бы забыть, как далеко я до дома.

— Три корабельных года.

— Ты так легко говоришь об этом! Словно три года в корабле не равны пятидесяти годам космического времени. Словно мы можем ожидать смену каждый день, а не раз в столетие. И словно исследованный нами район — не малая песчинка мироздания.

— Эта песчинка будет расти, пока не займет всю галактику.

— Знаю, знаю. Почему, по-твоему, я стал психодинамиком? Почему я пытаюсь вмешиваться в судьбу мира, к которому не принадлежу? «Создать союз разумных существ, который стремится к овладению тайны жизни Вселенной». Смелый лозунг! Но на практике, похоже, лишь немногие избранные виды смогут воспользоваться свободой в этой вселенной.

— Ты не прав, Мюир. Подумай о тех, в чьи дела мы, по-твоим словам, вмешиваемся. Подумай, какое применение они нашли ядерной энергии, когда овладели ей. При нынешнем темпе развития они вновь придут к ней через столетие или два. А вскоре после этого смогут строить космические корабли. Хотел бы ты, чтобы такая стая хищников оказалась на просторах галактики? Нет, пусть они внутренне цивилизуют себя, тогда мы увидим, можно ли им доверять. Если нет — они, по крайней мере, смогут оставаться счастливыми на своей планете, в рамках образа жизни, установленного для них Великой Наукой. Вспомни, с незапамятных времен они мечтали о мире на земле; однако им никогда не обрести его в одиночку. Я не превозношу себя до небес, Мюир. Но работа, которую мы здесь делаем, дает мне право чувствовать себя небесполезным в космосе.

Повышения быстро следовали в этом году — потери были велики. Капитана Томаса Даниэлиса произвели в майоры за участие в подавлении восстания жителей Лос-Анджелеса. После битвы у Марикопы, где лоялисты, несмотря на пугающие жертвы, не сумели взять опорный пункт повстанцев в долине Сан-Иоахим, он стал подполковником. Армии было приказано двигаться на север вдоль прибрежных холмов, что она и делала, не особенно опасаясь нападения с востока. Сторонники Бродского, казалось, были заняты закреплением своих последних успехов. Больше всего лоялистов пока беспокоили партизанские стычки с Отрядами кланов. После одного такого боя армия остановилась для передышки.

Даниэлис шел по лагерю. Среди тесных рядов палаток отдыхали солдаты: дремали, болтали, играли в карты. В душном воздухе царили запахи пота, лошадей, готовящейся на кострах еды. Зелень окрестных холмов уже потеряла свежесть и обрела летний темно-зеленый цвет.

Даниэлис был свободен от дел вплоть до совещания, назначенного генералом, но одна мысль не давала ему покоя. «Я стал отцом, — неотступно думал он, — и еще не видел своего ребенка. А может, так лучше?» Он вспомнил майора Якобсена, умершего у него на руках под Марикопой. Трудно было поверить, что в человеке столько крови. Если, конечно, можно назвать человеком существо, дрожавшее от боли и страха накатывающейся темноты.

«Война казалась мне делом чести и славы. Нет, это голод, жажда, усталость, страх, смерть. Я сыт этим по горло. Когда все закончится, займусь бизнесом. Неизбежная экономическая интеграция даст простор для людей с деловой жилкой — можно будет продвинуться и без оружия в руках». Эти мысли приходили к Даниэлису уже не первый месяц.

На его пути стояла палатка, где обычно допрашивали пленных. Два конвоира как раз ввели в нее молодого, плотно сложенного угрюмого парня. На рубашке у него были сержантские нашивки и знак Уордена Эчеварри, главы клана, доминировавшего в этой части прибрежных гор.

Повинуясь внезапному импульсу, Даниэлис вошел следом. За походным раздвижным столом горбился капитан Ламберт, готовивший необходимые в подобных случаях бумаги.

Увидев перед собой Даниэлиса, офицер разведки встал.

— Да, сэр?

— Вольно. Я просто решил послушать.

— Хорошо. Постараюсь, чтобы вам было интересно. — Ламберт снова уселся и посмотрел на пленного, стоявшего с опущенной головой между конвойных. — Мы хотели бы, сержант, узнать кое-что.

— Я не скажу ничего, кроме имени, звания и места жительства, — глухо произнес пленный.

— Это мы еще посмотрим. Ты не иностранный солдат. Ты бунтовщик против правительства собственной страны.

— Ничуть! Я человек Эчеварри.

— И что из того?

— А то, что для меня Судья тот, кого назовет Эчеварри. Он сказал — Бродский. Значит, бунтовщики вы.

— Закон изменен.

— Вы шутите. Фэллон не имел права менять закон. Я не деревенщина, капитан, я ходил в школу. И каждый год вождь читает нам Конституцию.

— Я не намерен спорить с тобой! — рявкнул Ламберт. — Сколько винтовок и сколько луков в твоем отряде?

Молчание.

— Давай поступим проще. Я не требую от тебя предательства. Я только хочу, чтобы ты подтвердил информацию, которой мы уже располагаем.

Пленный отрицательно покачал головой. Капитан сделал жест в сторону конвоя. Один из солдат, схватив пленного за руку, слегка выкрутил ее в локте.

— Эчеварри не поступил бы так, — выговорил пленный побелевшими губами.

Ламберт снова сделал жест, и конвойный сильнее заломил руку пленного.

— Прекратите, — вмешался Даниэлис. — Хватит!

Солдат отпустил пленного, обескураженно гляда на начальство.

— Я поражен, капитан Ламберт. — Лицо Даниэлиса покраснело от бешенства. — Если это обычная практика, вы будете преданы военно-полевому суду.

— Нет, сэр, — сказал Ламберт слабым голосом. — Честно… Просто они отказываются говорить. Что же мне делать?

— Следовать правилам войны.

— С бунтовщиками?

— Уведите этого человека, — приказал Даниэлис. Конвоиры поспешно вышли из палатки.

— Простите сэр. Дело в том, что я потерял много людей. И не хочу потерять еще из-за отсутствия информации.

— Я тоже. — В Даниэлисе проснулось сочувствие. Он присел на край стола и начал скручивать сигарету. — Но видите ли, мы ведем необычную войну. И парадоксальным образом именно поэтому должны особенно строго придерживаться конвенций.

— Я не совсем понимаю, сэр.

Даниэлис сделал сигарету и протянул ее Ламберту — словно оливковую ветвь.

— Повстанцы не выглядят таковыми в своих собственных глазах. Они остаются верными традиции, которую мы хотим разрушить. Давайте признаем: средний вождь клана — как правило, неплохой лидер. Вполне возможно, что он захватил власть сильной рукой во времена хаоса. Но теперь его семья интегрирована с регионом, которым она управляет. Вождь хорошо знает свои места, людей, живущих вокруг; он становится символом общины, ее независимости, достижений и обычаев. Если у вас беда или просьба, вам нет нужды пробираться сквозь дебри безликой бюрократии — идите прямо к вождю. Его обязанности очерчены так же ясно, как ваши собственные, и они вполне оправдывают его привилегии. Он ведет своих людей на битвы и на торжественные церемонии, придает цвет и значение жизни. Его и ваши предки росли вместе на этой земле две или три сотни лет. Он и вы принадлежите этой земле.