Гарднер Дозуа - Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк

Но ручка исчезла. Мутнеет дверь, ее кромки размягчаются, расплываются, и вот уже нет выхода, как и не было. Глухая стена.

Рука незнакомца скользнула по гладкой поверхности. Почему он стоит, зачем царапает стену?

Трое не шевелились, их взгляды сошлись на незнакомце… На пустом месте.

Человек с кривым зубом снова юркнул в гущу народа.

Тиш подалась вперед, оперлась руками на стойку. Бешено колотилось сердце, перевозбужденный разум играл в салочки с целой ордой событий, втиснувшейся в краткий — считаные секунды — отрезок времени.

Опять суматоха.

Причина ее — турист. Вскинувший над головой деревянный стул.

Он стоял на фоне заката — разбухшее солнце тяжело опускалось в радужные воды. Кольца Лаверне расчертили небо в яркую полоску: ленты густейшего малинового цвета, между ними чарующее золото, которое уже тускнело, переходя в сонный пурпур.

Небо раскололось. Линии — абсурдные, словно прочерченные неким безумным великаном, — разделили его на огромные зубчатые льдины.

Кто–то закричал, другой завизжал, третий…

Тиш уже не видела нападавших, исчез с глаз и незнакомец. Правда, в поле ее зрения находилось одно из высоченных окон, в которое влетел стул. Стекло пошло трещинами, но все же удержалось в раме.

Затем она увидела незнакомца, силуэт в прыжке на фоне пылающего неба.

Он ударился в стекло. Оно поддалось не сразу, и Тиш подумала, что турист застрянет в нем, как стул. Но прошел миг, и все полетело наружу: стекло, стул, человек.

Снова кто–то закричал, другие подхватили. Толпа попятилась от бездны.

Тиш отвела взгляд. Бар расположен на полукилометровой высоте, между ним и каменистым пляжем внизу ничего, кроме воздуха. Пережить такое падение не способен никто.

Когда она подняла глаза, трое уже стояли у оконного проема, вглядывались в сумерки. Не разговаривали, но по их позам Тиш угадала: эти существа каким–то образом общаются друг с другом.

И тут она подумала: а зачем им это понадобилось? Что привело их сюда в мирный погожий вечер? Почему они совершили то, что совершили?

Кому и зачем нужно врываться в бар и нападать на посетителя столь возмутительным образом?

И вообще, кому понадобилось гоняться за богом? Пусть даже это не целый бог, а всего лишь частица?..

Тиш вошла в вентиляционную шахту и спустилась к серпантину Фанданго, главной транспортной артерии Пенхеллиона. Путь, вырубленный в подошве утеса, начинался у пристаней и вился на три километра к востоку.

Выйдя из шахты, Тиш очутилась среди торговых рядов. Кивала на ходу, улыбалась, перебрасывалась двумя–тремя фразами со знакомыми торговцами. Сюда она прибыла не ради покупок, и почти любой встречный сразу об этом как–то догадывался. Эти самые торговцы поставляли товары напрямик в «Падающую каплю», и Тиш нечасто случалось бывать на рынке.

Все же в такие путешествия она брала с собой корзину, хотя сейчас в корзине, под рушником в шахматную клетку, лежали краюха хлеба и пучок перьев кетцаля.

Уклоняясь от рикш и мотороллеров, она пересекла дорогу. Грациозно перекинула ноги через низкое ограждение и спустилась на камни. У самого берега первым делом глянула на вяло бьющиеся волны, потом изогнула шею, чтобы посмотреть вверх, но не смогла отличить от других фасад «Падающей капли». Очень уж много угнездилось на утесе подобных увеселительных заведений и жилищ. Место считалось престижным, Тиш в этом отношении здорово повезло.

Она взобралась на большой валун, опустилась на колени и подумала, отчего ей так грустно. Знакомое чувство, но прежде оно одолевало только в первые месяцы после рождения Дрюса. Ей тогда предлагали лекарство, но она отказалась: как ни крути, грусть входит в спектр бытия, испытывать ее — долг живущего. Однажды Тиш унесет все свои чувства в Согласие, и это станет ее скромным вкладом, каплей тоски в океане людского опыта.

Но сегодняшняя печаль… как же она горька. И не припомнить, когда это началось. Тиш подозревала, что и не было четкой стартовой линии. Возможно, еще когда смешивался генетический материал в момент зачатия ее самой… Да, нынешняя меланхолия с послеродовой депрессией имеет мало общего. Она не столь глубока, хотя и гораздо навязчивей.

«Хватит, — приказала она себе, — не будь плаксой».

Тиш сняла с корзины полотенце и достала краюху. Разломала на три куска и каждый постаралась закинуть как можно дальше в волны. Затем ветерок поймал подброшенные ее рукой перья кетцаля, и Тиш провожала их, трепещущие, взглядом, пока они не легли частью на в воду, частью на камни.

Пища — для похода, перья — для прохода. Старинная семейная традиция. Возможно, еще земного происхождения.

И она от всей души пожелала незнакомцу благополучно вернуться в Согласие.

У Милтона были квадратные плечи и квадратное лицо. Бармена почти в любой момент можно было увидеть улыбающимся, поскольку для его лица такое выражение было самым подходящим.

Тиш посчастливилось выйти замуж за хорошего человека.

Когда она вернулась в «Падающую каплю», Хиллари и Доншен уже собирались уходить. Они починили узорное окно, через которое накануне вечером вылетел незнакомец вместе с одним из барных стульев.

Милтон расслабленно глядел в новое стекло, по своему обыкновению, добродушно улыбался.

Тиш подошла сзади, положила ладони ему на плечи, заставила повернуться и поцеловала: сначала закрытым ртом, а потом ее язык ненадолго проник меж его губ.

Он отступил, улыбаясь еще шире, — верный признак, что сбит с толку ее поведением.

— Полегче, полегче, — сказал он. — Что на тебя нашло? Неужто билет на большой тур выиграла?

— Не угадал. — Она ухватилась за его рубашку и улыбнулась. — Нет, Милтон, просто я хочу тебя изнасиловать.

Он испугался, точь–в–точь как зверек пугается резкого движения рядом. Прежде Тиш умилялась такой реакции.

— Но… А если кто–нибудь войдет?

— Мы уже закрылись.

Она играла тканью его рубашки, зная, что тянет за растущие на груди волосы.

Его это всегда заводило.

— Дрюс…

— Его здесь нет, — отрезала она.

— Но он может…

— Значит, тебе следует поторопиться. Но момент уже уходил…. Ушел.

Как будто на самом деле его и не было. Тиш отпустила рубашку мужа, отстранилась. — Милтон, ты хороший, — произнесла она, глядя на бухту. Когда оглянулась, Милтон улыбался, потому что такое выражение было самым подходящим для его лица.

На этом бы все и закончилось, если бы она не поднялась на самый верх обрыва. Окно починено, незнакомец и трое его преследователей исчезли. Жизнь Тиш Голденхок (и жизнь Милтона, знал он о том или нет) как будто возвращалась в привычную колею.

Но не тут–то было. Через четыре дня после того, как Тиш принесла жертвы для благополучного перехода незнакомца в Согласие, она снова вошла в шахту, поднялась на Уступ и там увидела… призрака. Во всяком случае, именно такова была ее первая мысль.