Михаил Савеличев - Меланхолия

- Кредиткой. Наличные они больше не принимают.

20 октября

Поездка на океан

- Забирайтесь на заднее сиденье, - сказала Сандра.

- Вы уверены? - я с сомнением посмотрел на маленькую девчонку, уверенно рассевшуюся на переднем кресле. Мне казалось, что место рядом с водителем лучше подходит для нашей персоны. Девчонка показала язык.

Там было тесно. Колени упирались, ноги застыли в неестественной позе на цыпочках, а руки, как оказалось, лучше всего было подсунуть под себя, хотя макушка голову при этом упиралась в потолок и пришлось слегка прижаться ухом к плечу. Рядом со мной располагалась большая, аккуратно застегнутая сумка, а из заднего кармана водительского кресла торчали файлы в желтых пластиковых конвертах.

- С ними главное не мямлить, - тут же сообщил маленький паршивец. - И не сюсюкать. Стоять насмерть и тогда тебя не съедят.

- И откуда такие познания? - поинтересовался старик.

- Я сам такой.

- Ты что-то, дорогой коллега, путаешь. К этому племени ты не принадлежишь и никогда не принадлежал. Твое занятие - крючколовство.

Паршивец скорчил страшную рожу и щелкнул девчонку по затылку.

- Как тебя зовут, прелестное дитя? - промурлыкал старик. - И что ты забыло в этом неприветливом мире.

- Ее зовут Сэцуке, - сказала Сандра. - Прошу любить и жаловать.

- Интересное имя.

- Обычное, - нахмурилась девчонка. - У некоторых вообще имен нет.

- А девочка права, - вздохнул старик. - Иной раз всю жизнь можно прожить без имени, бледной призрачной тенью на стенах вечности...

- Торо? - предположил паршивец.

- Я, - скромно ответил старик.

- Удобно? - повернулась Сандра в профиль и скосила на меня глаза из-под очков.

- Нет.

- Сейчас, подожди, - она пошарила правой рукой внизу, кресло передо мной сдвинулось, проехало вперед, освобождая еще чуть-чуть места для ног. На красной, потертой коже остались две морщинистые вмятины. Я провел по ним ладонями, но кожа пока не хотела принимать первоначальную форму. - Так лучше?

- Намного лучше.

В окне дома виднелась тень Тони. Она отодвинула занавеску и протерла запотевшее стекло. Я украдкой помахал ей рукой, но она, кажется, не заметила.

- Сандра пригласила меня съездить на океан, - сказал я утром. Сопряжение долгого тепла и зелени с поздним рассветом и ранним закатом нарушало нечто в душевной гармонии и Тони была не в настроении. Она куталась в длинную черную вязаную шаль и кисти волочились по полу с гордостью королевской мантии. Тем не менее она сказала:

- Хорошая идея.

- Может быть, отказаться? Я не хочу оставлять тебя одну.

Тони усмехнулась.

- Я всегда одна, даже когда мы с тобой в одной постели.

Я отвернул одеяло.

- Забирайся.

- Против одиночества души нет лекарств. Все и всё - иллюзия. Чья-то иллюзия. Дурной тон придумывать чужие миры. - Она поежилась под шалью и забралась в кресло с ногами. Черное платье натянулось на коленках, а пальцы ног с накрашенными темно-бардовыми ногтями поджались, побелели и Тони принялась растирать их. Теплый звук живого касания расслаблял.

- Зачем ты вообще это сделал? - внезапно спросила она.

- Это был сознательный выбор. Но лучше бы я стал свиньей. Если бы мог.

- Ты выглядел бы забавно. Толстая свинушка в черных очках. Вот только что бы ты делал?

- Летал. Свинья, которая не летает, - просто свинья. А я бы научился летать. Купил бы самолет.

- Ты и сейчас можешь его купить, - пожала плечами Тони. - Не во внешности дела, а в том, что именно ты хочешь сделать реальным.

- Тебя.

- Реальнее меня у тебя действительно ничего нет. Вот только жить со мной невозможно. Я - стерва меланхолии и одиночества, ночь пробуждения. Опасайся меня. Редко кто переживает брачную ночь со мной.

- А я - сумасшедший. Мне все равно.

Тони побарабанила пальцами по подлокотнику и тайным эхом за окном отозвался мелкий дождь - первые неловкие поцелуи капель и холодного стекла.

- Не надо, - попросил я. - Мне нужна солнечная погода.

Я влетел в запутанную мешанину облаков и они оказались не призрачным и холодным туманом, не теплой и упругой шапкой, а скрученными волокнами, липкой паутиной единства и неразрывности, в которой бьются ветра и зачерпают свои свинцовые макушки соленые волны. Кто-то запускал в меня пальцы, но натыкался на пустоту, абсолютную пустоту, где не было ни камешка, чтобы обрушить на него жар открытого солнечного дыхания - напористое давление магнитных штормов, и бессильная ярость обрушивалась в ничто, расплывалось голубизной покоя и легкой взвесью взбаламученного песка.

Снова шаг вперед и вот "кобра" прорезает приземистый город, который не желает расти вверх, к синеве, пропахшей вечной смазкой вечных человеческих амбиций, и раскидывает щупальца, руки, ложноножки посреди таинственных лесов, открывая путь древним божкам и духам, в темноте ночных улиц выходящих на тропу войны. Обманчивая зелень, если хорошо всмотреться в переплетения листвы, пялилась вытянутыми лицами, и пустые глаза провожали нас. Впустую облизывался слюнявый язык редких облаков, тщась окатить дождем.

- Лес смотрит на нас, - заявила Сэцуке. - Он страшный. А океан добрый?

- Добрый, конечно добрый, - сказала Сандра. - Ты же всегда хотела увидеть океан.

- Я и лес хотела увидеть. В океане живут киты и дельфины. Они едят селедку. И тунцов. Вы были на океане? - вопрос ко мне.

- Нет, никогда не был, - качаю головой. - Я тоже его боюсь.

- А зачем тогда едите?

- До гор далеко. Минерологическое строение коры в этих местах не позволяет им пустить здесь свои корни.

- Тут даже у леса нет корней, - соглашается Сэцуке. - Он как улитка - переползает с места на место. Скушает в одном месте, ползет на другое. Город - это его домик. Все духи леса живут в городе.

- А люди? Где живут люди?

Девчонке разговор надоедает. Она достает огромную цветастую книжку и начинает ее разглядывать. Я кое-как размещаю ноги поудобнее и откидываюсь на спинку. Стоит еще закрыть глаза и на слабом покачивании можно въехать в пограничную зону - волнистую полосу промежуточного канала, где сквозь помехи порой прорывается незнакомый голос, голос, чьи слова расчленяют все называемое, рассекают и толкуют с упрямостью опытного мясника, даже в жующей скотине различающего союз котлет, отбивных и окороков.

Тони все-таки вышла проводить. Она стояла на пороге в неизменно черном платье - элегантном трауре по нашей общей душе. Лицо ее было вполне спокойно той безмятежностью, которая превращает его в полусонную, отвердевшую маску. Не отрываясь от дороги, она сказала:

- Океан? Новое слово. Опять новое слово и ничего, кроме новизны сотрясения воздуха. Ты помнишь, какую прекрасную книгу можно написать, рассказывая о судьбе и приключениях одного слова? Конечно, оно получало различные оттенки благодаря событиям, которым служило; в зависимости от места действия оно пробуждало различные идеи; но разве не важнее рассмотреть его в трех разных отношениях: души, тела и движения? А наблюдать за ним, отвлекшись от его функций, его следствий, его воздействия, разве не значит утонуть в размышлениях, которые и есть океан? Разве большинство слов не окрашено той идеей, которую они внешне выражают? Какой гений создал их? Если нужен великий ум, чтобы создать слово, то какой возраст у человеческого языка? Сочетание букв, их форма, образ, который они придают слову, точно рисуют неведомые существа, живущие в наших воспоминаниях?