Михаил Савеличев - Меланхолия

Меня держали за плечи и ледяное жало медленно, ужасающе медленно входило в спину между лопаток, погружалось в ртутную бездну, в самое основание, в разрыв каких-то иных пространств к замершей мышце уставшего сердца. Яд кристаллизовался и опадал безвредными хлопьями, освобождая путь току крови. Долгожданный укол, вспышка страха, ярости, боли, бросающие на колени на каменный порог.

Мир грубо сдвинули как ненужную занавеску, обнажили металлическое нутро бесконечности - тусклой мешанины макаронин коридоров, висячих клеток, труб, дергающихся от напряжения абстрактной симфонии космических сфер, и все это засасывало, втягивало остатки сада, расчленяло видимые краешком глаза крылья клиники с бельмами стекол, перемешивало в ажур цветастой паутины.

- Быстрее! - закричал Парвулеско. - Бросай их! Быстрее! Вы можете сами идти?!

Он проорал в ухо и я догадался, что это может иметь отношение ко мне, но все было неважно и смешно. Какие-то муравьи суетились по поверхности сложного механизма, сломанных часов без идеи завода, но нужно было стоять, просто стоять с дурацки выпученными глазами, кстати, почему у нас такие глаза?, подумалась случайная мысль с привкусом ветра, но вот руки отпустили, сняли с насадки иглы и жук неторопливо побрел по своим, как ему казалось, делам, продвигаясь под охлесты травинки в направлении голодной ловушки. Железные зубья вцепились в запястья, голову пригнули к коленям, отчего стало совсем смешно, потому что с неубранного пола улыбался окурок, потешался над растянутым в глупой ухмылке пустым ртом.

- А ведь мы о многом говорили, - тешился скорченный, смятый трупик - пожиратель легких. - Тебе нравилось со мной говорить. Нет, конечно, не в этом уродливом обличье. Скажу тебе по секрету, а из глубины нашего рая хорошо видны ваши секреты, что вид у тебя потасканный и зачумленный! Раньше ты был глаже. И разнообразнее. У каждого своя философия. Даже у меня. Чтобы познать самые сокровенные глубины надо превратиться в дым, в ничто, тогда ОНО втянет тебя, вдохнет твою отраву, а это важно - быть ядовитым! - и отпустит к небесам. Всего лишь вдох и выдох! Туда и обратно! Страшное путешествие во влажную темноту, где пахнет кровью и сырым мясом. Но только там хранится ваша истина. Ты, наверное, размышляешь - а с какой стати со мной болтает какой-то задрипанный бычок? Тоже мне - полезная вещь! Как использованный презерватив. Но самое смешное в том, что это не сумасшествие. И не надейся! Добро пожаловать в нашу реальность!

- Заткни его, - попросил Парвулеско и тяжелый ботинок придавил окурок, растер его в тысячу тихих, таинственных голосов. - Так лучше. С тобой все в порядке?

- Не совсем, - сказал Нонка. - Задели, гады. У големов были стилеты. Черт, надо было сразу сносить им башки, а не возиться с клопами.

- Ты правильно сделал, - утешил Парвулеско. - Обычно ты делаешь много глупостей, но сейчас ты бил в точку. Големы - ерунда. Стилеты ерунда.

- А что не ерунда? Шеф, дай аптечку...

- На такой скорости? Подожди, доберемся до места. Вам лучше? Подними его.

Я увидел свет. Он разделялся на несколько полос, выпускал мягкие языки и облизывал изнутри узкий тоннель, по которому и ехала машина. Угрюмы стены изгибались и сходились над головой неряшливым швом многочисленных кабелей. Встречались светофоры, упрямо горящие желтым светом, предупреждая о неясной угрозе. Парвулеско был за рулем, а Нонка сидел рядом со мной, зажав между коленями карабин, а двумя руками придерживая комок подмокшей от крови тряпки у левого бока. На рубашке его светились узкие прорези.

- Помочь?

- Сиди спокойно, - сказал Нонка. - Одно движение и лишишься башки.

- У меня наручники, - попытался объяснить я. - А у тебя кровь. Ты истечешь кровью.

Нонка ловко перехватил одной рукой карабин и ткнул его еще горячим рылом мне в висок:

- Проблемы?

- Нет, никаких проблем.

Парвулеско одобрительно хрюкнул. Впереди зажегся почему-то красный, разгорелся в мареве искусственного света набухающим чирьем, окрасил, затопил тоннель металлическим привкусом, предупреждая движущиеся машины. Парвулеско чертыхнулся, но послушно притормозил.

- Надо было ехать, - сказал Нонка. - Что они там, совсем ничего не понимают?

- Помолчи.

Вслед за красным по обе стороны тоннеля загромыхало, залязгало, нечто сдвинулось со своего проржавелого места, завизжали механизмы, откупоривая герметические емкости тайных проходов. Слева и справа прорисовались громадные круглые люки, выползли вперед на дорогу, чуть не задев машину шипами втягивающихся запоров, откатились, открывая поперечный сквозной путь, откуда сначала сочились темнота и тишина, оглушающая после разгерметизации, потом они всколыхнулись проблесковыми маячками, воем сирен, а уже вслед за предупреждающими сигналами вырвался и вновь скрылся эскорт приземистых, сверкающих туш, которые и автомобилями трудно было назвать, настолько в них ощущалась совершенная чуждость, отстраненность, невнятность, отлитая в жуткие очертания инфернальной эстетики. Она била по глазам, хлестала и прижималась холодным телом.

- Ненавижу, - процедил Нонка. - Ненавижу гадов.

Парвулеско закурил.

- Будешь? - протянул он назад пачку. - Они такое точно не любят.

- Мало ли что они не любят, - сказал Нонка. - Они и кровь не любят, так что, мне теперь в серийные убийцы идти?

- Как рана?

- Подсыхает. Лишь бы яда не было. Или чего похуже...

- Что? - оглянулся Парвулеско.

- Разное говорят. Суеверия всякие. Хотя, кто его знает...

Вой сирен стих, Парвулеско приоткрыл дверь, выбросил недокуренную сигарету:

- Срежем путь. Надо же хоть когда-то воспользоваться такой трассой. Держись! - машина дернулась вперед, заложила вираж до противного скрипа колес и запаха паленой резины, въехала в левый проход, протиснулась между вновь прорастающей толстыми шипами запоров крышкой и блестящей лентой среза с многочисленными перфорациями, чудом успев увернуться от включающихся механизмов гереметизации, которые свисали с потолка, шевелили щупальцами и впаивались в разъемы с угрюмой методичностью. Водопады искр обрушились на переднее стекло, слились в единый поток тусклого огня, протягивающего внутрь красные ладони, что-то мелькало и ударялось в дверцы, окатывало черным паром, било в днище с ритмичностью громадного сердца, хотелось вжаться в колени, зажмурить глаза, если бы это были только пространство и свет...

- Добро пожаловать на наши задворки! - проорал Парвулеско.

Было ощущение остановки, провисания на паучьих нитях - липких, режущих, отвратительно пахнущих, вздрагивающих даже от движения глаз, истекающих жаждой и обволакивающих каждую клеточку тела в отдельный непроницаемый кокон. Тело теряло единство, распадалось, закукливалось и лишь жидкий клей уверенности в чем-то молчаливом, неуловимом, уверенности в бесконечной точке собственного присутствия как-то удерживал невозможный покой. Сухой покой. Покой неважности происходящего. Космос сдулся, доверчиво прижался безразличной пленкой к покрытой мурашками коже, выискивая повод к новой флуктуации, к новому взрыву - впечатляющей манифестации еще одного распада, нового полета к обратной стороне луны, но теперь это было скучно.