Артур Кларк - Пески Марса [сборник]

— Вы давно знаете Спенсера? — спросил он.

— С тех пор, как отбыл с Земли.

— Вы считаете, за это время можно было узнать его как следует?

— Можно ли узнать человека как следует за целую жизнь? — парировал Гибсон.

Хэдфилд улыбнулся и в первый раз поднял глаза.

— Не хитрите, — сказал он. — Что вы на самом деле о нем думаете? Вы бы хотели такого зятя?

— Да, — без колебания ответил Гибсон. — Очень бы хотел!

Хорошо, что Джимми его не слышал, а может быть, и плохо — ведь тогда бы он узнал, что на самом деле чувствует к нему Гибсон. Хэдфилд выпытывал все, что возможно, и одновременно испытывал самого Гибсона. Тот должен был это предвидеть; но, к своей чести, он заботился только о Джимми. Когда Хэдфилд нанес главный удар, он был совершенно не подготовлен.

— Скажите, — резко произнес Хэдфилд, — почему вы так хлопочете о молодом Спенсере? Вы сами сказали, что знакомы с ним только пять месяцев.

— Да. Но когда мы уже несколько недель летели, я обнаружил, что учился в Кембридже с его родителями.

Хэдфилд поднял брови — по-видимому, удивился, что Гибсон не получил диплома. Но он был слишком тактичен и спросил о другом. Вопросы казались вполне невинными, и Гибсон простодушно на них отвечал. Он забыл, что говорит с одним из самых умных людей Солнечной системы, который по крайней мере не хуже его разбирается в человеческой душе. А когда понял, что случилось, было уже поздно.

— Простите, — с обманчивой мягкостью произнес Хэдфилд, — все, что вы говорите, не совсем убедительно. Я не хочу сказать, что это неправда. Вполне возможно, что вы так хлопочете о Спенсере потому, что хорошо знали его семью двадцать лет назад. Но вы слишком многого недоговариваете. И совершенно ясно, что все это трогает вас куда больше. — Он резко наклонился вперед. — Я не дурак, Гибсон. Человеческая психология — мое дело. Можете не отвечать, если не хотите, но, я думаю, вы передо мной в долгу. Джимми Спенсер — ваш сын?

Бомба взорвалась, все было позади. И в наступившем молчании Гибсон чувствовал только одно: насколько ему стало легче.

— Да, — сказал он. — Сын. Как вы догадались?

Хэдфилд улыбнулся. Кажется, он был доволен собой.

— Поразительно, как люди не видят себя со стороны! Думают, что ни у кого нет глаз! Вы с ним похожи. Когда я вас вместе увидел, я сразу подумал, что вы родственники.

— Как странно! — сказал Гибсон. — Мы были на «Аресе» три месяца, и никто ничего не заметил.

— Так ли уж странно? Они думали, что все о нем знают, а у меня не было предвзятого мнения. Скажите, Спенсер в курсе?

— Нет.

— Почему вы так уверены? И почему вы ему не скажете?

Допрос был беспощадный, но Гибсон не протестовал. Никто не имел такого права на эти вопросы, как Хэдфилд. А Гибсону нужен был человек, которому он мог бы все рассказать, — так же, как сам он был нужен Джимми.

— Лучше я расскажу все сначала, — произнес он, ерзая в кресле. — Когда я бросил университет, у меня был нервный срыв, и я почти год провел в больнице. Потом я вышел и потерял всякую связь с университетскими друзьями — они не очень стремились, да и я не хотел ворошить прошлое. Только через несколько лет я узнал, что было дальше с Кэтлин… с его матерью. К тому времени она уже умерла. — Он помолчал. — Я слышал, что у нее есть сын, но не обратил внимания. Мы всегда были — ну, осторожны… Во всяком случае, мы так думали. И я решил, что сын от Джеральда. Понимаете, я не знал, когда именно они поженились и когда Джимми родился. Я хотел все забыть и старался об этом не думать. Я даже не помню, пришло ли мне в голову хоть на минуту, что ребенок мог быть и мой. Вам, наверное, трудно поверить, но так уж оно есть… А потом я встретил Джимми, и все началось сначала. Сперва я его жалел, потом полюбил. Но я не догадывался, кто он. Я даже, помнится, находил в нем сходство с Джеральдом, хотя почти его не помню.

— А когда, — настаивал Хэдфилд, — вы открыли правду?

— Несколько недель назад, когда Джимми попросил меня заверить какой-то документ. Тогда я узнал дату его рождения.

— Понятно… — задумчиво сказал Хэдфилд. — Но ведь и это не абсолютное доказательство, верно?

— В данном случае неверно! — так обиженно заявил Гибсон, что Хэдфилд улыбнулся. — А если у меня и были сомнения, вы сами их рассеяли.

— Ну а Спенсер? — вернулся Хэдфилд к своему прежнему вопросу. — Вы не сказали мне, почему так уверены, что он ничего не знает. Он тоже мог сопоставить несколько дат.

— Не думаю, — медленно сказал Гибсон, осторожно выбирая слова. — Понимаете, он очень чтит свою мать. И потом, если бы он догадался, он бы не стал молчать, не такой он человек. Нет, я уверен, Джимми ничего не знает. Боюсь, если он узнает, это будет для него тяжелым ударом…

Хэдфилд помолчал. Потом пожал плечами.

— Он вас любит, — сказал он. — Перенесет.

— Как вы долго! — сказал Джимми. — Я думал, вы никогда не закончите. Что случилось?

Гибсон взял его за руку.

— Не волнуйся, — сказал он. — Все хорошо. Теперь все будет хорошо.

Он надеялся и верил, что говорит правду. Хэдфилд проявил благоразумие, а не от многих отцов его можно ждать даже в наше время.

— Мне не так уж важно, — говорил он, — кто его родители. Сейчас не девятнадцатый век. Мне важен он сам, и, надо сказать, он мне нравится. Кстати, я говорил о нем с Норденом, так что сужу не только на основании нашей беседы. Ну конечно, я давно все видел. В сущности, это было неизбежно — здесь почти нет мужчин его возраста.

Он протянул вперед руки (Гибсон давно заметил этот жест) и так внимательно стал рассматривать пальцы, словно видел их впервые.

— Можно завтра объявить о помолвке, — мягко сказал он. — Теперь скажите мне, что вы собираетесь делать?

Он поднял глаза, и Гибсон твердо встретил его взгляд.

— То, что будет лучше для Джимми, — ответил он, — Как только решу, что же для него лучше.

— Вы все-таки хотите остаться?

— Нужен ли я ему на Земле? Он будет туда залетать на месяц-другой. В сущности, я чаще увижу его на Марсе!

— Да, это верно, — улыбнулся Хэдфилд. — Вот понравится ли Айрин, что ее муж проводит половину времени в космосе? Хотя жены моряков… — Он резко замолчал. — Знаете, что бы я вам посоветовал?

— Очень хотел бы знать, — искренне ответил Гибсон.

— Не говорите ничего, пока они не поженятся. Если вы скажете ему сейчас, лучше не будет, скорее — хуже. А позже вы должны сказать Джимми, кто вы такой. Или, если хотите, кто он.

Может быть, Хэдфилд и сам не заметил, что в первый раз назвал Спенсера по имени, но Гибсон почувствовал к нему внезапный прилив симпатии.

Позже, оглядываясь назад, Гибсон решил, что именно в эту минуту началась его дружба с Хэдфилдом. Никто не предполагал тогда, какую большую роль сыграет эта дружба в истории Марса.