Юрий Константинов - Лицо Аэны

Виталий Кирий вспомнил о том, что ожидает его дома. Попытался представить, чем будет заниматься, лица коллег… За последние месяцы он отвык от суматошной, нервной столичной жизни. В этой жизни не все складывалось так, как ему хотелось — ее непредсказуемое течение со всплесками страстей, ошибок, неудач разительно отличалось от логической выверенности глубоко чтимых им научных теорий.

Кирий вдруг осознал, что не прочь остаться в здешней почти отрезанной от цивилизованного мира глуши еще хотя бы на месяц. Несмотря на гнус. Несмотря на твердую убежденность, что мифического зверя нет и быть не может.

Поежившись от холода, он встал, поднял капюшон штормовки и пошел к палатке.

Густой, тяжелый, отдающий какой-то дремучей силой вой заставил его обернуться. Кирий застыл.

Неподалеку от берега вскипала, разрываемая гигантской тушей, черная вода. Крупная граненая чешуя тускло засверкала в последних лучах. На берег, тяжело покачивая зеленоватыми блестящими боками, выходил дракон.

Небольшая голова в причудливых костяных наростах на неправдоподобно вытянутой шее поднялась и медленно повернулась. Полуприкрытые мутноватой пленкой огромные глаза равнодушно, словно из невыразимо далекой дали глядели на человека.

Неподвижными изваяниями замерли у палатки студенты.

Дракон качнул головой, словно потянулся к почти невидимому светилу, и по барабанным перепонкам людей снова ударил густой и протяжный, как тягостное воспоминание, трубный глас.

Из бесчувственных пальцев Кирия выхватило забытый отчет. И на студеном ветру замелькали, взлетая, трепеща и падая, словно крылья диковинных, взбесившихся голубей, белые листки с очевидными, неопровержимыми, бесспорными доказательствами…

Неприметный, маленького роста человек с бледным и отрешенным лицом затворника более часа томился ожиданием в роскошной, отделанной панелями из мореного дуба приемной руководителя концерна «Зодиак».

Секретарша, которая эффектной внешностью могла бы соперничать с любой кинозвездой, безукоризненно вежливым тоном сообщила, что мистер Голдинг и на этот раз очень, очень занят и она очень, очень сожалеет. Пусть уважаемый… — тут секретарша на мгновение прервала заученный монолог, пустив глаза на лежащий перед нею блокнот, — Виктор Уайт извинит. Возможно, у главы концерна найдется несколько минут на следующей неделе. Впрочем, не исключено, что и на этот раз дела не позволят ему встретиться с мистером… — секретарша вновь стрельнула глазами в листок, — …Уайтом. Тем более что мистер Уайт упорно не хочет сообщать о причинах своего визита в «Зодиак».

Уайт подхватился с широкого кресла, нервическим движением поправил очки; глаза его сердито блеснули.

— Ваш Голдинг, — выпалил он скрипучей скороговоркой, — просто не понимает, что для него эта встреча куда важнее, чем для меня. Я уйду, мисс, не беспокойтесь. Но только передайте вашему боссу, стоит мне кое-что предложить другой, не менее солидной фирме, и от хваленого «Зодиака» останется лишь воспоминание. Да-да, так и скажите, некий Уайт обещает похоронить в ближайшие дни «Зодиак» со всеми потрохами. И лишь потому, что Голдинг, видите ли, не соизволил его принять.

Электронное устройство, предупредительно распахнувшее выход из приемной, не дало рассерженному человечку желанной возможности хлопнуть дверью.

Секретарша, на мгновенье позабыв о любезно-вежливой маске на лице, призадумалась. Потом, нажав клавишу, неуверенно произнесла в невидимый микрофон:

— Извините, патрон, возможно, я вмешиваюсь в свое дело, но… По-моему, вам следует повидать этого Уайта. Он обещал похоронить «Зодиак», если вы его не примете. И знаете, в его словах, вернее, в интонации было что-то такое… Словом, я испугалась.

Босс концерна отозвался не сразу.

— Ладно, я приму его, — сказал, наконец. — Обещал похоронить «Зодиак», говорите? Что если этот парень припрятал адскую машинку где-нибудь поблизости от комнаты, где заседает совет директоров? Скажите ребятам, пусть задержат его внизу и доставят сюда.

У босса концерна «Зодиак» были свои странности. Он не переносил, скажем, тех, кто допускал даже малейшую небрежность в одежде. Не в тон подобранный галстук мог сразу посеять в его душе неприязнь к собеседнику, отсутствие пуговицы на жилете вызывало приступ мигрени, а грязь на ботинках повергала в шок.

Взглянув на стоящего перед ним человека, Голдинг ощутил, как раздражение горячими толчками начинает подкатывать к горлу.

Виктор Уайт был удивительно, просто-таки сказочно неряшлив. Средней руки костюм из магазина готового платья был пусть и нов, но уже изрядно помят и хранил на себе многочисленные следы оброненного пепла. Из нагрудного кармана свисал край грязного носового платка. Туфли имели такой вид, словно их владелец только что совершил путешествие по каменистой пустыне. Если добавить, что галстук вообще отсутствовал, станет понятным, отчего Голдинг готов был встретить в штыки любую просьбу посетителя. А в том что Виктора Уайта привела к нему просьба, босс «Зодиака» не сомневался — иной причины появления такого рода людей в его апартаментах просто быть не могло.

Между тем Уайт не спешил начинать разговор.

Когда же он заговорил, многоопытный Голдинг вдруг позабыл о ярости. Голос странного человечка заворожил его. Судя по всему, Виктору Уайту было глубоко наплевать не только на свою внешность, но и на то, с кем именно он беседует. Взгляд маленьких тускловатых глаз был устремлен куда-то мимо Голдинга, мимо тяжелых дождевых облаков за окном кабинета, и в этом взгляде читалось такое глубочайшее равнодушие к окружающему миру, словно он был не более чем картонной декорацией.

И одновременно во взгляде была обжигающая, почти гипнотическая сила недюжинного ума.

Странное, поразившее Голдинга ощущение не сразу позволило ему вникнуть в смысл того, о чем говорил этот человечек. А говорил он о вещах удивительных.

— …моя формула давала возможность заглянуть в иное измерение, — наконец обрел способность внимать Голдинг. — Как бы завернуть краешек знакомого нам пространства и посмотреть, что творится за ним, в глубине… Но пока теоретическая возможность превратилась в практическую, понадобились тысячи экспериментов. На них ушел не один десяток лет. Я постарел за это время, расстался со всеми своими сбережениями. Наконец наступил миг торжества. Впрочем, триумфатором я себя чувствовал не долго.

Неприятное воспоминание затуманило глаза Уайта. Перехватив недоуменный взгляд Голдинга, он усмехнулся с горькой иронией: