Владимир Владко - Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)

Из-за большой тяжести свинцовых ящиков и самого инфрарадия эта работа затянулась и отнимала у путешественников почти все время. Теперь Василий не один раз вспоминал предусмотрительность Гуро, который уничтожил всех до одного детенышей страшного подземного чудовища. За все время работы ничто не мешало путешественникам, если не принимать во внимание нападений мелких насекомых. Но это даже и не стоило внимания.

Одна мысль оставалась у Василия неразрешенной. Инфрарадий сильно повлиял на него за то короткое относительно время, пока у него на боку была сумка с ним. Но ведь чудовище жило в пещере с целыми складами инфрарадия — и ничего, оно не только не умерло от этого, а даже, вероятно, ничего не чувствовало. В противном случае — разве бы оно выбрало это место для своего логовища? А его детеныши? Ну, допустим, что инфрарадий не влиял на чудовище сквозь его хитиновый панцирь, от которого отлетали даже обычные пули из винтовки, бессильные пробить его толщу. Но ведь детеныши не имели такого панциря, на них была лишь волосатая кожа. Почему же инфрарадий не влиял на них?

Василий поделился своими размышлениями с Гуро и Соколом. Охотник ответил просто:

— А черт их знает! Знаешь, Василий, различные животные так привыкают к условиям жизни, что человеку остается только позавидовать км. Это я замечал не один раз. По-видимому, так и здесь… Приучились — и все.

Василий не был удовлетворен этим ответом: одно дело — разные там условия, хотя бы и самые тяжелые. И совсем иное дело — влияние инфрарадия, который как огнем обжигает кожу. Нет, тут что-то не так.

Сокол ответил дополнительно:

— Я думаю, что тут играет роль закон приспособления, — сказал он. — Борис, на этот раз вы были правы. Только у вас это получилось как-то ограниченно. «Приучились» да и все. Этого мало. Если бы мы допустили, что какое-то чудовище зашло случайно в эту пещеру и «приучалось» к условиям жизни в ней, — это звучало бы прямо анекдотично. Нет, приспособление животных протекает не так. Из рода в род большинство животных не выдерживало тех или иных условий, умирало. Оставались наиболее крепкие животные, только они. Из их потомства опять-таки вымирали все, которые не могли выдержать этих условий. И это длилось тысячи и миллионы лет. А в результате такого приспособления к условиям и остались отдельные животные, отдельные породы, свободно переносящие условия, полностью непригодные для большинства других животных.

— Значит, страшилищу там было даже приятно? — спросил, усмехнувшись, Василий.

— Вполне возможно, что было и приятно, и удобно. Неизвестно, может быть, это животное, это чудовище на нынешнем уровне его развития даже требовало того, чтоб какой-то источник тепла подогревал его и его детенышей. И если бы кто-нибудь принудительно перевел наше чудовище в другое логовище, где не было бы инфрарадия, то вполне возможно, что и оно, и его детеныши не выдержали бы этого и околели…

— К нашей общей радости, — закончил Гуро.

Это объяснение больше понравилось Василию.

Путешественники складывали инфрарадий в центральной каюте и опять шли за ним. Тем временем Николай Петрович тоже работал. Он сортировал инфрарадий, переносил его в склады в нижней части ракеты и упаковывал там в свинцовые ящики. Каждый полный ящик он закрывал еще добавочно броней из тех самых листов свинца, что защищали путешественников в межпланетном пространстве от влияния космических лучей. Николай Петрович вполне правильно решил:

— Мы не имеем никаких данных, которые гарантировали бы нам спокойное поведение инфрарадия в зоне наибольшего влияния космических лучей. Кто знает, где граница влияния этих лучей? А что, если они активизируют инфрарадий и вызовут бурное его разложение?.. Это угрожает такой опасностью, которую трудно даже представить себе. Для нашей собственной защиты от космических лучей нам вполне достаточно слоя из трех свинцовых листов. Это мы установили еще там, в межпланетном пространстве. Весь остаток свинца — на изоляцию инфрарадия!

И он старательно бронировал ящики свинцовыми листами.

Собирание инфрарадия занимало все время до обеда. Посла обеда за инфрарадием шли уже только Гуро и Василий. Сокол оставался возле ракеты. По указаниям Рындина он изучал почву и скалы ущелья, в котором лежала ракета, зажатая каменными глыбами. Николай Петрович рассказал товарищам — и опытный геолог Сокол полностью согласился о его соображениями:

— Наше ущелье очень и очень своеобразно. Геологически это трещина в коре Венеры. И много пород, обычно скрывающихся глубоко под поверхностью планеты, тут вышло почти на поверхность. Вполне возможно, что и залежи инфрарадия очутились так неглубоко под поверхностью лишь в результате геологического смещения слоев. Точно так же, я надеюсь, обстоит дело и с ультразолотом…

Гуро и Василий слушали старого академика, как зачарованные. В их глазах Рындин был почти волшебником, который раскрывал перед ними удивительные тайны, рассказывая о них своим спокойным голосом, как про самые обычные вещи, почти не заслуживающие внимания. Каждое явление, каждый случай Рындин умел поставить на его место в ряду других явлений и случаев. И получалось, что никаких случаев вовсе и не происходило, что все они были целиком обусловлены предшествующими событиями и просто не могли не случаться. Нужно все предвидеть, быть ко всему готовым — этот лозунг старого академика нигде не мог быть более актуальным, более действенным, чем в условиях пребывания на неизведанной планете.

— А для того, чтобы быть ко всему готовым, нужно стремиться знать как можно больше, не упуская ни одного случая пополнить свои знания, — говорил Николай Петрович. — Вот почему я и делаю у нас выходные дни. Мы отдыхаем от тяжелой физической работы — это необходимо. Но вы уже согласились, друзья мои, что изучение природы Венеры, собирание наших коллекций — прекрасный и интересный отдых. Не так ли?

Возражений не было. Действительно, выходные дни путешественников были самыми интересными. Обязанности распределились почти сами собой. Василий под руководством Рындина изучал растительность Венеры, собирая образцы и составляя редчайший гербарий растений юрского периода, какой только можно было себе представить. Каждый вклад, который делал Василий в гербарий, был вкладом в мировую науку Земли.

Ведь до сих пор наука знала лишь окаменевшие остатки допотопных растений, найденные в глубоких слоях Земли. Теперь — это были настоящие растения, сорванные Василием, настоящие цветы, настоящие листья, настоящие почки. Научная ценность этих образцов была неисчислима. Это понимал и сам Василий. Он относился к своей коллекции с большим почтением, искренне радуясь, когда ему удавалось принести редкостный образец и получить одобрение Николая Петровича.