Яна Завацкая - Ликей

Тусовка глухо зароптала. Видимо, никто не знал… Джейн и сама припоминала с трудом… золотой век русской поэзии… Пушкин, Лермонтов. Пушкин написал «Евгения Онегина», а Лермонтов-то что написал? Бог его знает.

Это только специалистам известно.

— А между прочим это такой поэт, жил в 19 веке и писал очень хорошие стихи. Вот есть такой романс, — и парень начал играть.

Играл он хорошо, чисто выводил мелодию, пальцы легко бегали по грифу. Потом он запел — артистично, захватывающе, с чисто русским надрывом и тоской.

Джейн, пока шел проигрыш, повторила про себя пропетые строчки… Право, как несправедливо, что такая культура принадлежит ныне… даже не всем ликеидам, лишь специалистам — историкам, филологам. И звезда с звездою говорит…

Джейн украдкой посмотрела снова на мужчину в сером плаще — он не ушел, он стоял и слушал, явно наслаждаясь.

— Атас! — вдруг закричал кто-то тонким голосом. Тотчас все страшно зашумели, все пришло в движение. Лишь гитарист, грустно вздохнув, снял с плеча инструмент и сел на ступеньку, словно дожидаясь чего-то. Джейн огляделась… ага, ясно. Облава. Полиция подошла незаметно, и теперь вся тусовка была окружена тароговой липкой сетью на алюминиевых стойках. Вырваться из этой сети, не коснувшись ее, было невозможно. А за нею стояло оцепление — невозмутимые полисмены в белой летней форме. Джейн подошла к одному из них.

— Офицер, я… я здесь случайно, мне бы не хотелось оказаться в отделении. Вот мое удостоверение.

Полицейский скользнул взглядом по карточке с пылающим факелом.

— Да, госпожа, — произнес он, — Пожалуйста, проходите… Курылев, пропустите даму, — крикнул он в сторону коллеги, стоявшего у коридора в сети, ведущего прямиком к полицейскому бусику.

Джейн выбралась за оцепление. Тусовка легко — видимо, дело привычное — грузилась в машины. Кое-кто, конечно, находившийся под особо глубоким градусом, сопротивлялся и паясничал, таких полиция без излишней грубости хватала за шиворот и пинком отправляла в глубь фургона. Мелькнул серый плащ незнакомца… ну да, всех же хватают подряд, разберутся в отделении. Незнакомец молча вскарабкался в машину, исчез в темноте. Его-то за что, мысленно возмутилась Джейн. Впрочем… она прекрасно понимала необходимость таких мер. Ведь кто-то здесь продавал наркотики. В конце концов, хоть борьба с наркоманией — дело почти безнадежное, кто-то должен этим заниматься.

Она выбралась на проспект, дошла до станции прославленной петербургской подземки и поехала домой, в Павловск.

«Здравствуй, Сэм!

Честно говоря, даже не знаю, как начать. Все время вспоминаю выпускной бал, когда ты подошел ко мне… Испытание тоже вспоминаю. Удивительно, почему же мы до тех пор с тобой практически не общались?

Впрочем, у нас разные специальности…

О чем писать тебе? О работе? О жизни? Обычная светская болтовня… Хочется написать о чем-то главном, важном — а я ведь совсем тебя не знаю… что будет интересно для тебя? В любом случае напиши мне, пожалуйста, о своей работе.

Я еще не приступила полностью к своим обязанностям. Да это и сложно — ведь я консультант, то есть должна работать с людьми, а для этого нужно немного вжиться в местную специфику. Тем не менее, я проанализировала работу здешнего консультационного центра и уже наметила некоторые преобразования. В целом мне нравится, как тут все поставлено, директор — молодец. Из старых кадров, опытный, хотя немного, конечно, консерватор. Но подробности тебе, боюсь, будут не очень интересны. Отношения и с ним, и с остальными складываются пока неплохо. Я изучаю работу центра, для пробы сама провожу консультации, а также собираюсь в ближайшее время совершить поездку по провинции. Ведь мы руководим работой всех консультаций Севера России, а в большинстве из них нет ни одного ликеида. Представь себе, насколько это сложно…

Кроме того, завтра мне предстоит первое дежурство в Социально-Психологическом центре, Социале, как его кратко называют. Пока не знаю, что меня там ждет.

Ну вот, вкратце, все о моих рабочих делах. Стараюсь сейчас читать только по-русски, старых авторов, их здесь уже никто не помнит — Достоевского, Мережковского, Куприна…

Настроение в целом бодрое, рабочее. Но вот вчера стало тоскливо, не помогала даже и медитация. Пока медитируешь, все хорошо, но потом проходит минут десять, и… Понимаешь, хочется домой. Все здесь кажется таким чужим. Когда я изучала русскую культуру, это казалось необыкновенно интересным. А сейчас я понимаю, насколько далека была от понимания сегодняшних русских реалий.

Все такое серое вокруг, унылое… дождь идет который день. Вежливые сотрудники, но ни одного близкого, родного человека, с которым можно было бы общаться свободно. Пресловутая безалаберность — а она, конечно же, здесь присутствует — меня не настолько раздражает, в конце концов, с этим можно и нужно бороться.

Но прекращаю ныть. Наверное, и тебе не очень сладко в твоей Боливии. Пиши, как твои дела, и вообще — о чем хочешь…

Буду ждать. Джейн»

Джейн выделили хорошую по местным меркам трехкомнатную квартиру в доме для персонала Центра. Дом располагался в глубине сада, соединяясь с институтом асфальтовой дорожкой. Стены его были сложены из пеноорганика, дверь из гостиной вела на общую застекленную галерею, опоясывавшую второй этаж. В этом доме жили далеко не все сотрудники центра — квартир не хватало, попасть сюда стремились. Но Джейн, вежливо поблагодарив и поулыбавшись, почувствовала мгновенный проникающий укол холода в сердце — ей не нравилось здесь.

Не в отношении комфорта — тут не на что было пожаловаться, ей принадлежали три просторных комнаты, обставленные, правда, дешевой пластиковой мебелью, стилизованной под дерево, ванная — выше всяких похвал, вполне современная кухня с полной автоматикой — почти, как дома. Но Джейн как раз мало волновал комфорт. Жить в многоэтажном доме, не имея возможности прямо с кровати выскочить в свой собственный сад, побегать босиком по росе, сорвать яблоко… Все время видеть в окно сквозь древесные ветви не озерный простор, а желтые здания института. И даже не это… квартира казалась Джейн казенным, гостиничным, временным номером. Здесь было бы хорошо переночевать, провести неделю… но жить здесь пять долгих лет? Подумать страшно.