Яна Завацкая - Ликей

— Нет, я употребляю яйца.

— Ну и правильно. Биолог все-таки должен сохранять трезвую голову…

Они полежали еще немного, блаженствуя. Потом Беатрис спросила.

— Ну что, завтра летишь?

— Да… вообще-то у меня завтра должно быть дежурство в Социале. Заменят, вероятно…

— Конечно, заменят. А как тебе вообще Социал?

— Ты знаешь, — Джейн вздохнула, — просто поразительно. Настолько наивные, ничего не понимающие люди… как можно так жить? Я понимаю, раньше, до Преобразования, они страдали от голода, от нищеты… но сейчас все они более или менее обеспечены. У каждого есть даже возможность заниматься спортом, медитацией — все это бесплатно. Почему до сих пор они так несчастны?

Беатрис фыркнула.

— Потому что от данности никуда не денешься, моя милая прекраснодушная мечтательница. Был такой философ, Маркс, он думал, что все в мире зависит от уровня развития экономики… а на самом деле путал причину со следствием. Причина, дорогая Дженни, лежит в наших головках… Скажем, даже простая вещь — ограничение роста населения — а сколько было нужно времени, чтобы до этого додуматься?

— Ну, додумались довольно давно. Мальтус…

— Да, но вот преодолеть вопли всяких там церковников, ханжеское возмущение обывателей — как это так? Нам, да запретить рожать детей?! Это же сплошное безобразие! Наши естественные, природные права… и так далее.

— К счастью, — решительно сказала Джейн, — в 21 веке человечество уже доросло до того, чтобы и эти проблемы решить без насилия…

— Ну насилие, положим, было. Когда начали вводить принудительную стерилизацию для маргиналов в Африке и Латинской Америке… Ты же знаешь, приходилось оборонять клиники от толп бандитов. И с церковью… тогда еще католическая церковь была сильна… в общем, приходилось наводить порядок.

— Это были лишь мелкие проявления насилия… и все-таки никого не приговаривали к смертной казни, не ссылали. И это тоже скоро прекратилось, я даже считаю, что это было ошибкой. Насилием ничего нельзя добиться.

— Пойдем уже в баню, — Беатрис поднялась, открыла с усилием дверь сауны — сухой жар на миг обжег лицо, перехватило дыхание. Джейн закрыла глаза, опустилась на лавку, подстелив полотенце, через несколько секунд лицо привыкло к жару.

— Да, — согласилась Беатрис, — насилием мало чего можно добиться. И эти пункты консультаций по всему миру, центры планирования семьи, то, чем ты сейчас как раз занимаешься… ну и реклама, и соответствующее воспитание, и искусство — все это сделало свое дело. Подумать только, что в конце 20 века на Земле жило 6 миллиардов человек!

— А сейчас только четыре миллиарда… и будет еще меньше.

— Ресурсы Земли не беспредельны, — жестко сказала Беатрис, — Тут ничего не поделаешь.

И ребенка нужно заводить, хорошо подумав и создав для него все условия. Иначе сделаешь его несчастным человеком.

— Конечно, — согласилась Джейн, — У нас в семье трое детей… но моя мама почти не работала. А ведь она тоже должна состояться как личность, согласна?

— Именно, — Беатрис энергично кивнула стриженой головой, — Поэтому я, например, планирую не больше одного, и не раньше 32–35… позже уже опасно. Но с другой стороны, может быть, это призвание твоей матери… иные женщины находят себя именно в воспитании детей.

— Да, возможно, — согласилась Джейн и подумала, что о своем призвании имеет пока только приблизительное представление.

— Я вообще думаю, что наиболее правильным является то, что и складывается стихийно. Когда одни женщины не занимаются карьерой, но воспитывают трех-четырех детей… так сказать, профессиональные матери. А другие всецело посвящают себя профессии, и детей не заводят… или заводят одного максимум, которого отдают на воспитание няне — возможно, той же профессиональной матери.

Джейн еще как-то не задумывалась об этом и просто поддакнула. Беатрис продолжала болтать.

— И все же… здешнему населению ничто не поможет. Поверь мне — я здесь три года…

В Америке и Европе мы как-то добились равенства национальностей. Фактически, каждый, кто живет в Европе — будь то турок, африканец, араб — давно уже европеец и ничем не отличается от нас. Так же и в Америке — все американцы. Но когда преобладающее население — понимаешь, преобладающее — славяне… делать с ними что-нибудь — это дохлый номер. Разве что нарожать побольше англо-германцев и сунуть к ним… как в Дальневосточной республике — японцы там уже составляют большинство, а они — толковый народ.

— Но почему? Разница в национальной психологии? — спросила Джейн.

— Черт его знает, в чем разница… только факт остается фактом — одни народы добиваются процветания, другие нет. Одни через материальное благополучие приходят к психологической грамотности и разумным, научным основам жизни. Другие остаются стадом, пусть сытым, одетым, даже частично образованным — но стадом.

— Что же делать? — спросила Джейн беспомощно, — Чем мы можем им помочь?

— Что делать? — Беатрис прищурилась, — А основа все та же, что и триста лет назад…

И она, перейдя на английский, продекламировала любимого Джейн Киплинга.

Низкий, резкий голос Беатрис, ставший почти громовым, тонул в раскаленных деревянных стенах бани. Она приподнялась, лицо ее пылало от жара, и теперь, обнаженная, с вызывающе приподнявшимися грудями, она казалась статуей неведомой грозной Богини… Джейн любовалась ею, только теперь поняв красоту этой резкой, неженственной натуры.

Не меньше поразили ее и давно читанные полузабытые строки. «Клянусь все мои силы, всю энергию и жизнь отдать ради процветания человечества»…

— Да, — сказала она задумчиво, — Ты права… разумеется. К этому нас и готовили.

— С русскими тяжело, — Беатрис снова улеглась, — Им так трудно привить элементарную психологическую грамотность… моей работы это не касается. Я исследователь, пишу монографию по влиянию некоторых видов корма на частоту мутаций у коров. Но ведь и я вынуждена работать в социале, посещать школы… да и просто сталкиваться с ними каждый день. А когда-то я увлекалась Россией… Мне кажется, только теперь я понимаю ее.