Фредерик Пол - Операция «Венера»

А доктор Лоулер лишь повторял Фаулеру Шокену то, что говорил ему я. В этом и заключался медленный процесс моего «выздоровления». Я нанял студента-медика, которому поручил задним числом разработать все симптомы моего психического заболевания, исходя из предположения, что психоз начался в бытность мою потребителем. И он не замедлил подобрать мне то, что нужно. Часть из симптомов я забраковал как унижающие моё достоинство. Тем не менее их осталось достаточно, чтобы каждый раз доктор Лоулер ронял от удивления карандаш. Мы откапывали их один за другим; трудно себе представить более нудное занятие.

Не уступал я в одном — по-прежнему утверждал, что моя жизнь и жизнь Фаулера Шокена находится в опасности.

Как я и предполагал, мы с Шокеном сходились всё ближе и ближе. Он считал, что нашёл во мне своего верного последователя. Мне же было стыдно разочаровывать его — ведь он так хорошо относился ко мне. Но поскольку речь шла о жизни и смерти, всё остальное уже не имело для меня значения.

Наконец наступил день, когда Фаулер Шокен мягко сказал мне:

— Митч, хватит с нас героических мер. Я не прошу тебя лично обходиться без барьера, которым ты отгородился от действительности, что же касается меня, свою охрану я намерен снять.

— Они убьют вас, Фаулер! — крикнул я в отчаянии. Он только покачал головой: — Увидишь, всё будет хорошо. Мне нечего бояться.

Спорить было бесполезно. Не слушая меня больше, Фаулер вызвал командира своей охраны.

— Вы мне больше не нужны. Возвращайтесь с вашими людьми к начальству за новым назначением. Благодарю за хорошую службу.

Лейтенант отдал честь, однако ни он, ни его люди не были обрадованы. Вместо лёгкой службы у Шокена им, чего доброго, придётся выполнять обязанности часовых в коридорах сената или ночного патруля или же сопровождать почту и курьеров в ночное время.

Они ушли. Я понял, что часы Шокена сочтены.

В эту же ночь по дороге домой он был задушен. Убийца застрелил его шофёра и сам сел за руль шокеновского «кадиллака». Преступника удалось схватить, но он оказал сопротивление при аресте, и полиция забила его насмерть дубинками. Опознать труп было невозможно, ибо его номер на запястье оказался срезанным.

Можно себе представить, что творилось на следующий день в конторе. Траурное заседание членов правления приняло резолюцию, в которой говорилось, что это грязное убийство — позор для нашей великой профессии, что мы никогда этого не забудем и не простим и всё такое прочее, как и полагается в таких случаях. От многих фирм, в том числе и от Таунтона, были получены телеграммы с выражением соболезнования. Присутствующие с удивлением посмотрели на меня, когда, скомкав телеграмму Таунтона, я грубо выругался.

Теперь мысли членов правления были заняты одним — пакетом акций фирмы «Шокен». Фаулер скупал акции через подставных лиц, а на своё имя приобрёл их весьма незначительное количество. Как служащий высшей категории, я тоже владел некоторым количеством акций, но самым солидным держателем акций был, бесспорно, Гарвей Бренер, старейший партнёр Фаулера. По количеству акций, которыми он официально владел, Бренер формально имел, пожалуй, преимущество даже перед самим шефом. Но он знал, что стоит только заикнуться об этом, как Фаулер выставит против него всех своих подставных акционеров, и тогда ему несдобровать. К тому же он всегда был предан Шокену.

Он не сомневался что рано или поздно станет преемником Шокена, а некоторые неосмотрительные сотрудники из Отдела научных изысканий уже заискивали перед ним, сущие идиоты. Но Бренер был совершенно бесталанной личностью, лишённой проблесков инициативы, — просто честная рабочая скотинка. Под его руководством фирма «Шокен» захирела бы через год.

Вздумай я сам играть, непременно поставил бы на Силлери из Отдела массовых средств. Многие придерживались того же мнения, кроме, пожалуй, самоуверенного и недалёкого Бренера и ещё нескольких глупцов. Вокруг Силлери уже вертелась свита подхалимов, которые, без сомнения, помнили слова Фаулера: «Массовые средства рекламы — это основа основ, джентльмены. От работника этого отдела требуется смекалка». Я чувствовал себя прокажённым на своём конце стола; моя охрана молча наблюдала за происходящим.

Силлери только раз взглянул на моих телохранителей, но в его глазах я прочёл всё, как в открытой книге: «Слишком долго тянется канитель. Первое, что мы сделаем, — покончим с этими барскими замашками».

Наконец началось то, чего мы все с нетерпением ожидали.

Прибыли представители Американской арбитражной ассоциации и Секции утверждения завещаний.

Как и положено, физиономии у них были похоронные. То ли многолетняя закалка, то ли полное отсутствие чувства юмора позволили им сохранить скорбный вид даже во время краткой приветственной речи Силлери, в которой он упомянул о печальном долге, приведшем их сюда, и о нашем желании встретиться с ними ещё раз при более счастливых обстоятельствах.

Скороговоркой пробубнили текст завещания и раздали копии присутствующим. Первое, что мне бросилось в глаза, были слова:

«Моему дорогому другу и соратнику Митчелу Кортнею я завещаю дубовое кольцо с инкрустацией из слоновой кости (инвентарный номер 56987) и семьдесят пять акций основного попечительского капитала Института распространения психоаналитических знаний при условии, что всё своё свободное время он посвятит активному участию в этой организации и дальнейшему её процветанию».

«Ну, Митч, — сказал я себе, — твоя песенка спета». Швырнув завещание на стол, я откинулся на спинку стула, мысленно стараясь представить размеры своего состояния.

— Плохие для вас вести, мистер Кортней, — храбро и сочувствующе обратился ко мне сотрудник Отдела научных изысканий, которого я едва знал. — Но мистер Силлери, кажется, весьма доволен.

Я взглянул на параграф первый, касавшийся Силлери. Ещё бы, ему достались все личные акции Шокена и львиная доля капиталовложений синдиката «Мэнэджериал инвестмент». Корпорации страховых компаний и ещё двух других объединений.

Мой сосед стал внимательно изучать копию завещания. — Простите, что вмешиваюсь, м-р Кортней, — заметил он, — но старик мог бы обойтись с вами получше. Я немного знаком с областью психоанализа, но о таком институте что-то не слыхал.

Мне почудилось, что за моей спиной ехидно посмеивается Фаулер. Ах, ты старый осёл! Это было так похоже на Шокена с его своеобразным чувством юмора.

Силлери откашлялся, и в зале воцарилась тишина.

Великий человек заговорил:

— Джентльмены, мне кажется, здесь слишком много посторонних. Прошу всех, кроме членов правления, покинуть зал…

Я встал.

— Готов избавить вас от своего присутствия, Силлери. Пошли, ребята. Но, может, я ещё вернусь. — И вышел вместе с охраной.