Александр Лаптев - И тогда я сказал - согласен !

-- Расскажите, -- произнес следователь с мягким нажимом.

Я поколебался несколько секунд, а потом взял и рассказал -- пусть слушает, если хочет. День этот событиями был небогат -- встал как обычно, в семь утра, позавтракал и поехал в город искать работу. Работу я не нашел, и часа в три вернулся домой. Приготовил обед и пообедал. Что делал потом?.. Трудно даже вспомнить. Ничего особенного, во всяком случае такого, на что стоило бы обратить внимание -- газеты, телевизор, книги. Слонялся по дому и думал о том, что хорошо бы сделать то-то и то-то, но так ничего и не сделал.

А ближе к ночи заявились двое моих товарищей по несчастью, те самые, которые из будущего. Товарищей звали Андрей и Дима, но это не суть важно, а важно то, что мы довольно неплохо посидели, как водится, выпили, и я затем проводил их до ограды -- уже в кромешной тьме, ночью. Они, между прочим, прощаясь, предупреждали, что против меня что-то затевается и чтобы я был настороже. Но я ответил, что, мол, как ни берегись, а свое схлопочешь, и нет никакого смысла прятаться от того, от кого спрятаться никак нельзя, потому что...

Но здесь следователь остановил меня, заметив, что я незаметно так взгромоздился на своего любимого конька.

-- Погодите! -- поднял он руку. -- Так вы утверждаете, что двое ваших гостей уехали от вас ночью?

-- Ну конечно!

-- Во сколько это было?

-- Ну я не помню. Может, в двенадцать, или в час. Какая, собственно, разница?

Последнее восклицание следователь проигнорировал, а сообщенье мое старательно занес в протокол.

-- А в чем они были одеты?

-- В чем одеты, -- буркнул я, -- в одежду были одеты!

-- В какую одежду?

-- Зачем вам это?

-- Пожалуйста, ответьте.

-- Ну в брюках они были (не голыми же им ходить), в брюках и в рубашках, у одного была коричневая рубашка, у другого синяя.

-- Так! -- кивнул следователь, водя ручкой в середине листа. -- А носки у них были?

-- Да откуда я знаю про носки? Вы бы еще про трусы меня спросили.

-- Да, кстати, -- подхватил он, -- а какого цвета у них были трусы?

Я подумал, что он, верно, издевается надо мной. За кого он меня принимает?..

-- Перестаньте задавать провокационные вопросы, -- произнес я, сжимая под столом кулаки.

Следователь отодвинул лист в сторону.

-- Мне кажется, что вы до сих пор не поняли, в каком сложном положении оказались. Вот вы сейчас сказали про брюки и про рубашку, а между прочим, на трупах была именно такая одежда -- темные брюки, которые сейчас редко кто носит, и столь же редкие нейлоновые рубашки синего и коричневого цветов. Но и это еще не все! При них найдены документы на имя... как, вы сказали, их зовут?

-- Андрей и Дмитрий.

-- А фамилии?

-- Сирин, а второй, кажется, Ильин.

Следователь откинулся всем телом назад. Лицо его стало почти счастливым.

-- Ну вот видите! В найденных документах значатся именно такие фамилии и имена. Так что получается, что никуда ваши приятели от вас ночью не уезжали и уехать не могли! -- Он набрал в грудь воздуха и заговорил вдруг каким-то особенным -- (проникновенным?) -- голосом: -- Скажите, из-за чего вы повздорили?

Я отвернулся. Все мои объяснения разбивались подобно морским волнам, ударяющим в неподвижный валун на берегу. Можно хоть тысячу лет яриться и пениться морю, хлестать и хлестать изо дня в день в гладкую поверхность и ничего ровным счетом не добиться. На то он и валун!

-- Я могу лишь повторить сказанное: эти люди, которых нашли в моем доме, на самом деле людьми не являются.

-- А одежда, документы?

-- Все заранее подстроено! Я же вам говорю: возьмите на анализ кровь! Или любую ткань -- и сразу все станет ясно.

Следователь поморгал глазами, вздохнул раза два и подвинул мне протокол:

-- Прочитайте и распишитесь.

Я взял ручку и без задержки, как и в прошлый раз, поставил в нижнем углу размашистую подпись.

-- Все это лишнее, -- произнес я устало.

-- Не скажите, -- отозвался следователь.

Мы одновременно поднялись.

-- По-видимому, сегодня будет произведен следственный эксперимент, - сказал он. -- Так что будьте к этому готовы.

-- Я всегда готов, -- буркнул я, покидая комнату дознания.

Однако к визиту адвоката, назначенного для моей защиты, я оказался не подготовлен. Он заявился перед обедом, и я все время нервничал -- не останусь ли я в результате нашей беседы с пустым желудком.

Адвокат мне с первого взгляда не понравился, да и я ему тоже понравился не очень, потому как сразу дал понять, что мне не нужны никакие адвокаты и я не нуждаюсь ни в чьей защите. (Я вообще плохо понимаю людей, берущихся защищать убийц. Ладно еще, когда убивают по неосторожности или в состоянии так называемого аффекта, а вот когда делают это обдуманно, да еще с изощренной жестокостью -- таких я бы давил на месте.)

-- Вы напрасно тратите время! -- заявил я адвокату -- довольно молодому мужчине, лет тридцати, среднего роста и очень серьезному, что ему совершенно не шло.

-- Хотите вы этого или нет, но согласно закона, у вас должен быть общественный защитник. Поверьте, это делается в ваших же интересах!

-- Да я верю, -- сказал я уже потише. -- Просто зря это все.

-- Я так не думаю, -- сказал адвокат и раскрыл свою папку.

Последовали привычные вопросы: как моя фамилия, да сколько мне лет, да где я родился, да чему учился и чем занимался в последнее время и тому подобный вздор. Примирившись с неизбежностью и желая поскорее отделаться от бесполезного для меня человека, я стал рассказывать, в который уже раз, грустную историю своей жизни. Я сильно старался и уложился в четверть часа.

Исписав целых пять страниц, адвокат отложил листы в сторону и спросил доверительно:

-- Скажите честно, только мне (ведь я ваш адвокат, я должен знать истину!): это вы убили этих людей?

Тут я задумался -- стоит ли тратить попусту слова? -- и ответил примерно так:

-- Нет, не я.

-- А кто?

-- Мне уже надоело отвечать на подобные вопросы, -- проговорил я. - Неужели вы думаете, что я вам скажу что-то особенное?

-- Признаться, я надеялся на вашу откровенность, -- произнес он очень серьезно, -- ведь, все-таки, я ваш защитник.

-- Хорош защитник, -- вырвалось у меня, -- сам считает меня убийцей, и говорит при этом, что он мой защитник. Иди лучше жену свою защищай от хулиганов! -- Сам не знаю -- зачем я это сказал? Но уж такое у меня свойство: если человек мне не нравится, то я никак не могу скрыть своей неприязни. Впрочем, обратное так же справедливо.

Но чем хороши флегматичные люди -- их чрезвычайно трудно вывести из себя, -- поэтому мой оппонент нисколько не обиделся, по крайней мере, не выказал явной обиды, а продолжил беседу в ровном ключе.

-- Следовательно, вы не знаете, кто убил этих людей?

-- Да не убивал их никто, понимаете? Не убивал! Потому что это вовсе не люди. Сколько можно повторять.