Юлия Латынина - Клеарх и Гераклея

Оронт перевел дух и засмеялся.

- Я видел лишь один народ, подобный вам, но, по счастью, он совсем не умеет торговать.

Оронт перевел дух, выпил воды из глиняной чашки, а остаток выплеснул в лицо Клеарху.

- И действительно, - сказал он, - я никогда не позволяю, чтобы честь победы над восставшим персом доставалась греческому наемнику!

И вышел.

x x x

Население персидского царства делится на анарьев, которые платят подати, и арьев, которые от податей свободны и только делают царю подарки.

И в один день Нового года царь угощает родных, в другой - знатнейших людей, из тех, которые не платят податей, а только подносят дары, а в третий - угощает народ.

И вот во второй день Нового года царь принимал знатнейших персов и сразу же спросил:

- А где этот грек Клеарх, которого я хотел видеть?

Зять царя, Оронт, бросился ему в ноги и закричал:

- О царь! Прикажи меня казнить! Я узнал вчера, что этот наемник Клеарх сам подбивал своих товарищей на восстание и собирался под Левкофрием перейти на их сторону. Но, увидев твою силу, изменил изменникам и убил их, чтоб мертвые молчали, и, узнав вчера об этом, я не сдержал гнева и запятнал праздник убийством.

И протянул царю старое письмо Биона. Царь прочел письмо и тихо сказал Митрадату:

- Зять мой позавидовал чужой славе. Что же мне, однако, теперь остается, кроме как простить его?

А Митрадат побледнел страшно и подумал: "Оронт и отец мой договорились. И если царь простит Оронта, то окажется, что восставших победил мой отец".

И он ответил царю:

- Я знаю доподлинно, что этот человек, Клеарх, еще жив. И зять твой думает, что ты не потерпишь такого убийства и этим будет явлена твоя справедливость. И тогда он отпустит мнимоубитого и наградит его.

Царь улыбнулся и спросил:

- Это правда?

Тут Оронт, видя, как обернулось дело, сказал:

- Именно так все и было задумано.

Царь обрадовался, послал Клеарху богатые одежды и велел ему явиться во дворец. И когда тот прибыл, указал ему на ложе рядом с Оронтом и велел им пить за то, чтобы все, что свершится в этот день и в последующие, было только хорошим.

А потом он поднялся и сказал:

- Горько мне видеть, что раздоры меж моих подданных дошли уже до того, что отец просит казни сына, а сын бежит от гнева отца.

Он вышел в соседнюю дверь, вывел оттуда за руку Ариобарзана и сказал:

- Прошу вас, помиритесь друг с другом.

- Ни о чем другом я не молю богов! - отвечали оба и расцеловались.

А потом царь вывел своих сыновей, старшего, Дария, наследника, и младшего, Оха,, любимца своей бабки Парисатиды, и сказал:

- И еще горше видеть, что раздор проник даже в царский род и брат не доверяет брату, а бабка - внуку и что одни держат сторону одного моего сына, а другие - сторону Оха. Помиритесь же!

И царевичи заплакали и поцеловались; вслед за ними стали целоваться и дарить друг друга люди из шести родов и другие знатнейшие люди. И многие потом утверждали, что от такого справедливого решения царя в этот миг в царском саду вырос золотой платан с серебряными листьями.

И это был Новый год не хуже, чем тот, когда царь Дарий убил лже-Бардию, друга лжи и врага правды, колдуна, столь похожего на настоящего Бардию, что даже мать его и жены не заметили подмены.

x x x

Надобно сказать, что подобно тому, как в греческих городах боролись сторонники правления лучших людей и сторонники демократии, так и при дворе царя постоянно боролись сторонники вдовствующей царицы Парисатиды и сторонники царевича Дария. И так же, например, как в Афинах род Алкмеонидов всегда поддерживал демократию, а род Филаидов склонялся к правлению лучших, так же и у персов род принадлежал какой-то одной партии целиком.

Из этого можно заключить, что главное в подобной борьбе - сам принцип, заставляющий людей враждовать друг с другом и движущий весь наш мир, и думается мне, что справедливо полагал Эмпедокл: над миром поочередно властвуют Гармония и Ненависть, но жизнь возможна лишь в переходные эпохи, когда эти силы смешиваются и противоборствуют друг другу.

Но, как все текучее, чтобы существовать, должно быть заключено в форму, так же и партии Дария и Парисатиды имели определенную уловку для вражды, подобную форме сосуда.

В окружении Парисатиды было много людей из Малой Азии. Они говорили, что царь есть воплощение закона и царство - это не только когда платят подати, но и когда подчиняются законам, общим для всех.

Противники возражали, что царь есть воплощение справедливости и что в прошлом, когда соблюдали справедливость, и законы были ни к чему.

Также приверженцы Парисатиды склонялись к мысли, что Ахура-Мадза есть единый бог; что бога этого следует почитать благой мыслью, благим словом и благим делом и священными огнями на открытых местах, а храмы строить не подобает, ибо вряд ли бог, которому мала вся вселенная, может уместиться в каменном строении. Они пользовались благосклонностью магов, которые, таким образом, оказывались как бы единственными вместилищами бога. Под влиянием этой партии Ксеркс в свое время запретил культ Митры, Анахиты, Веретрагны и некоторых других дэвов и разрушил их храмы. Он также разрушил вавилонский храм Мардука, а у эллинов - дидимское святилище и афинский акрополь, полагая, что дэвы, которым поклоняются эти народы, и толкнули их на восстание.

Эти люди, приверженцы Заратуштры, в то время считали, что их вера может быть всемирной. И хотя они говорили, что эту веру исповедовали еще Кейаниды, однако же охотно ссылались на некоторые рассуждения анарьев, вавилонян и египтян, а в последнее время - и греков.

Что же до сторонников Дария, то они не доверяли анарьям и придерживались старинных верований; и под их влиянием Артхакшатра недавно построил в Экбатанах храм Анахиты. Эта партия не уставала намекать, что маг Гаумата, принявший обличье убитого Бардии, тоже разрушал храмы, придерживаясь учения Заратуштры.

Главная разница между персами и треками была та, что у греков люди умеренные обвинялись в уклонении от гражданского долга и становились жертвами обеих партий; в Персии же было множество вельмож, полагавших, что низкопоклонство и чести вредит, и жизни не прибавляет. Люди эти являлись к царю лишь на военные смотры.

Царь помнил их поименно и очень на них обижался; память у царя была великолепная, и если он что-то о человеке запоминал, а ему потом начинали говорить о человеке другое, он тоже обижался, что говорящий злоумышляет над прекрасной памятью царя.

Кроме того, у греков политические противники сходились на площади перед народом и от этого бранились, а в Персии им приходилось сидеть на одном пиру, и от этого они всегда были вежливы. Так-то Парисатида и жена Артхакшатры Статира всегда целовались друг с другом и ели из одних и тех же тарелок. Однажды, однако, Парисатида взяла нож, смазала одну сторону лезвия ядом и разрезала этим ножом птичку по прозванию ринтак, половинку съела сама, а половинку дала Статире. От этой птички Статира умерла. Теперь вместо Статиры был ее старший сын Дарий. Царь казнил многих прислужников Парисатиды, а ее саму отослал в Вавилон, но ненадолго.