Журнал «Если» - «Если», 2001 № 09

Лео разбил лагерь перед телевизором и смотрел какой-то боевик, наверное, в тысячу первый раз. Он даже не взглянул на меня, но сказал напряженным голосом:

— Звонил один тип.

— Какой тип?

— Маме, — говорит он мне. — Минуты две назад.

И снова я задаю критический вопрос:

— Какой тип?

Теперь его глаза обнаруживают меня. Наш сын соединяет внешность матери с нервной тревожностью отца, хотя очень неплохо прячет и то, и другое. Ему скоро пятнадцать. Самый скверный возраст, особенно, если твоя жизнь дает много материала для сравнений. Вот о чем я постоянно себе напоминаю. Втайне.

Лео докладывает:

— Своего имени он не назвал.

— Так что же он сказал?

«Передай привет твоей мамочке от меня», — вот что он сказал. «Передай ей, что звонил Номер Девять».

Телефон больше не звонит. Обед, как обычно, все, как обычно, и не знай я эту семью, так решил бы, что это счастливая, хотя и тихая компашка.

В кровати за закрытой, но не запертой дверью можно без опаски признаться в очевидном.

— Я встревожен, — сообщаю я.

Полина говорит:

— А ты не тревожься.

Сразу же. Без запинки.

Но для меня это непросто. Как всегда. Я качаю головой и говорю:

— Я все думаю и думаю. Может быть, нам взять отпуск? Попутешествовать.

— Может быть, в следующем месяце?

— Может быть.

Она смотрит на меня. Смотрит и все.

— Что? — спрашиваю я. — Ты же все время только и говорила, чтобы мы отправились в круиз.

— У Лео занятия в школе.

— Лео может пожить у твоих. Или у моих.

Полина приподнимается и садится на кровати, разглядывая свои колени. Потом спрашивает:

— Знаешь, чего ты боишься?

— Нет, не знаю, — признаюсь я. — И не желаю знать.

Она как будто хочет что-то сказать. В любом случае это будет прямолинейно, честно, беспощадно — именно то, что мне сейчас требуется. Двадцать лет брака убедили меня, что моя жена сильна именно в том, в чем я слабее всего, и у меня не хватает гордости отвергать выпадающие порой минуты, когда она укрывает меня под своим крылышком.

Но едва она открывает рот, как выражение ее лица меняется.

— Машина! Ты слышишь? — спрашивает она.

Как не слышать! Я гашу лампу, и мы вместе подкрадываемся к выходящему на улицу окну и всматриваемся сквозь щелки жалюзи. Не одна машина, а две остановились у тротуара перед нашим домом. Лимузины — один черный, другой белый, как кость. В обоих стекло правого переднего окна опущено. В обоих окнах видны очертания одной и той же головы — под широким, гордым, гениальным мозгом виднеется узкий подбородок и рот, и я прямо-таки ощущаю эти устремленные на нас одинаковые пары глаз.

Последний раз я разговаривал с Джоэлом — нашим Джоэлом — в заключительные минуты местного благотворительного обеда. Было это года два назад. Ему как раз вручили особую, недавно введенную награду, а в ответ он извлек миллион долларов из ящика «на мелкие расходы» для детей, ставших жертвами насилия. Я это мог только одобрить. Конечно, очень легко прохаживаться на счет чистоты побуждений богатых людей, но когда я воображаю себя миллиардером, ничего получше того, что делает он, придумать не могу. Обездоленные дети, и больницы, и городские школы. Вот лишь немногие из его забот, и нам крайне повезло, что он у нас есть.

Как бы то ни было, я перекинулся парой слов с нашим Джоэлом.

Десяток-другой элегантно одетых личностей с чашечками кофе и рюмками в руках упивались его мудростью. На Джоэле был смокинг, и гость ничего не пил. Он выглядел приятно расслабившимся, словно готовым вздремнуть, его чарующий уверенный голос сыпал советами об искусственном интеллекте, ядерных реакторах и других высоких технологиях, которым в ближайшее время предстояло стать решающими. Если зеркала и упоминались, я не слышал. Но ведь я держался в задних рядах своры, смакуя свое равнодушие. Нашего почетного гостя в шутку спросили, кто выиграет кубок. Ведь он столько уже напредсказал — так кто выиграет? И с абсолютной непринужденностью Джоэл сообщил:

— Росс Келайн.

Правду сказать, это было вроде чуда, услышать, как с его знаменитого языка срывается мое имя. Я шагнул поближе, бормоча:

— Ну?

— Росс разбирается в футболе, а я нет. — Джоэл усмехнулся своему невежеству, и всем вокруг стало легче. А он протянул мне руку: — Как дела, Росс? Сколько лет, сколько зим!

— Да, порядочно, — выдавил я.

В таланты Джоэла входило умение плавно и мгновенно переключаться. Внезапно все вокруг нас словно исчезли. Остались только два старых школьных друга.

— Что поделываешь? Все еще в страховании?

— Все еще, — сказал я.

— А Полина…

— Хорошо. Прекрасно.

Но спрашивал он не о том. Я понял это по его ухмылке, по улыбке в его зеленых глазах. И тут он закончил свой вопрос:

— Она здесь, с тобой?

— Нет.

— Да, я как будто ее не видел.

Я кивнул, пропуская намек мимо ушей, и сообщил ему:

— Наш сын болен. Она осталась дома.

— Лео! — В том, что он знал имя нашего сына, ничего невероятного не было. Память у него почти фотографическая, и он любил похвастать ею еще в школе. — Ну, — промурлыкал Джоэл, снова беря мою руку и тепло ее пожимая. — Очень рад был повидаться. Береги себя, Росс.

И он исчез. Словно в воздухе растворился, а я остался гадать, что, собственно, означал наш разговор. Его интересует наша семья? Я или Полина? Или же Джоэл увидел во мне удобное средство ускользнуть от стада поклонников? Они теперь столпились около меня, и моложавая дама в платье с низким вырезом, встав почти вплотную ко мне, спросила:

— Ну, а как насчет кубка? Кто его выиграет?

Я был запасным в команде, победившей ровнехонько в двух играх, когда я учился в старших классах. Но дама была по-своему миловидна, а ее полные груди старательно тыкались мне прямо в глаза. Ну, разумеется, я принял вид знатока и ответил:

— Кливленд.

Черт, у меня было примерно пятьдесят шансов ответить верно, а при прочих равных это почти верняк.

В конторе пережевывается только одна тема. И, согласно последней оценке, тема эта к настоящему времени насчитывает минимум пятьдесят появившихся ниоткуда голов.

Даже наш главный выделяет время для сообщения последних новостей. Стэн — сребровласый импозантный мужчина с молодой второй женой, которой, чтобы занять ее, он выдает суммы на содержание процветающего бюро обслуживания всяких праздников.

— Минди устраивает нынче званый вечер в особняке, — с гордостью докладывает Стэн. — На двести персон. Но в это число включены дамы и избранные представители прессы. То есть не только Джоэлы, хочу я сказать.

Стэну почти шестьдесят, и в местной страховочной сфере он живая легенда. Практически бог. У него благообразная внешность человека, хорошо переносящего косметические операции, и он регулярно встречается с Джоэлом Номер Один. Вот почему я почти верю, когда Стэн говорит: