Мишель Демют - «Если», 1993 № 10

— Отец, я знаю, что ты видишь меня, хотя я не вижу тебя. Я твой сын, Сюмень. Я вернулся, чтобы освободить тебя, если смогу.

Отложив микрофон, он вновь вернулся к панели и прижал к ней металлическую пластинку на приборе. Магнитные возмущения, вызванные пластинкой, должны были повлиять на контрольные цепи аппаратуры.

Сюмень не смирился с тем, что отец заслуживает такого наказания. Совет приговорил его к одиночному заключению в прошлом. Отца вывели из синхронизации — его личное «сейчас» отставало на минуты, а, возможно, лишь на доли секунды от общего «сейчас» Зоны Покоя. Более полного одиночества нельзя было себе представить, и оно вряд ли становилось легче оттого, что отец не обязан был постоянно находиться в четырех стенах — в какие-то дни и часы ему разрешалось прогуливаться на улице, хотя и в строго определенном районе. Но ведь личное время других людей шло впереди его времени: он видел их, а они не могли ни видеть, ни слышать, ни ответить ему. Он стал привидением, обреченным бродить среди живых, которые его не замечали.

«Более жестокой ссылки, — подумал Сюмень, — не изобретали за всю историю…»

Огоньки внутри стеклянного сосуда мигнули и ускорили свой бег. Внезапно комната за перегородкой словно вздрогнула, в комнате возник Ху Шао, он глядел на Сюменя изумленными глазами, но, как и сын, старался сохранять достоинство и выдержку.

Бывший министр был очень похож на своего отца, оставшегося в Зоне Труда, — они ведь оказались примерно ровесниками, обоим было под пятьдесят, — но сходство отступало перед различиями в обычаях двух обществ. У Ху Шао оказалась длинная негустая борода и тщательно ухоженные усы. Брови были частично выщипаны так, чтобы края загибались вверх; лицо сохраняло следы косметики. Седеющие волосы, бережно зачесанные назад, были отпущены куда длиннее, чем рекомендовалось внизу, — там предпочитали короткую стрижку.

Ху Шао следил, не шевелясь и не мигая, как Сю- мень отпирает внутреннюю дверь. И только когда тот вступил в комнату, спросил:

— Сын мой, какую глупость ты затеял?

А Сюмень в ответ лишь уставился на отца, не в силах произнести ни слова, не в силах ничего объяснить. Невероятно, но в своих мечтах он никогда не заходил дальше этого трогательного момента: сын освобождает осужденного. Наверное, ему мерещилось, что отец с его умом и находчивостью подскажет, что делать дальше.

Только теперь он понял, что эти надежды были по сути своей надеждами десятилетнего мальчика, как бы застывшими в ту секунду, когда его оторвали от отца. Детское обожание… И только теперь, когда он оказался с Ху Шао лицом к лицу, до него дошло, что отец так же беспомощен и растерян, как и он сам.

Тишина воцарилась среди собравшихся в комнате, затерянной в глубине заброшенного дома на безвестной боковой улочке. Собри Бломоут не поднимал глаз от стола, ему было слегка не по себе в лучах сочувствия, исходивших от всех остальных.

— Нам очень жаль, Бломоут, — заявил председатель. Получилось у него это довольно неуклюже. — Но, по крайней мере, твой брат погиб не напрасно. Он прихватил с собой четырех титанистов.

— Не такое уж это самопожертвование, как кажется, — сказал Бломоут деревянным голосом. — Я бы тоже покончил с собой, лишь бы не попасть в лапы этих мерзавцев из Политдворца-Два.

Руководитель ячейки из Кансорна кивнул в знак согласия.

— Легионеры активизировались. Я, например, никогда не расстаюсь со своей эс-гранатой.

— Как и мы все, — произнес сосед кансорнца по столу. Этот носил маску и использовал модификатор голоса: он был настолько известен на планете и его сотрудничество с Лигой представлялось столь важным, что право на анонимность подразумевалось само собой. — Лига шатается под ударами Легионов, — продолжал он. — За последние месяцы арестовано почти триста бойцов. Наша сеть в другом полушарии практически уничтожена. Если репрессии будут продолжаться и дальше, я боюсь за судьбу всего дела.

Участники собрания впали в уныние… Председатель постарался овладеть ситуацией:

— Репрессии — признак нашей растущей силы, а отнюдь не слабости. Вспомните, какой кризис мы пережили двадцать лет назад. Был период, когда число членов Лиги общечеловеческих ценностей снизилось буквально до пятисот человек. — Он горестно улыбнулся. — Само ее название звучало тогда насмешкой. Но теперь, после долгой мирной передышки, мы сумели расширить нашу деятельность и приумножить наше влияние. Странно было бы ожидать, что титанисты не откликнутся на наши успехи по-своему.

— Может, это и верно, — сказал руководитель кансорнской ячейки. — Но вся проблема в том, как нам ответить на их атаки. Все, буквально все зависит от того, переживем ли мы эту бурю.

Настала очередь председателя согласно кивнуть кансорнцу.

— И это возвращает нас, — сообщил он, — к главной теме предстоящего обсуждения. На предыдущем собрании было внесено предложение не принимать впредь в члены Лиги лиц смешанной крови.

Авторы предложения, как вы помните, обосновывали его необходимостью защитить нашу репутацию, — председатель сделал вид, что эти слова ему крайне неприятны, — чтобы никто не мог объявить, как бывало, что мы организация калек и недочеловеков. Полагаю, вы все успели взвесить внесенное предложение?

— Я против, — раздался взволнованный голос. — Это идет вразрез с нашими принципами. Словно мы тоже считаем другие подвиды человечества низшими. Нельзя позволить, чтобы нас втянули в расистские игры.

— А я за, — заявил кансорнец, — прежде всего по тактическим соображениям, какие уже приводились.

— Сколько людей смешанной крови в нынешнем составе Лиги? — неожиданно спросил Собри Бломоут.

— Статистический отдел дает цифру двадцать процентов, — ответил председатель. — Существенный процент, вполне достаточный для того, чтобы подкрепить направленную против нас пропаганду.

— Пропаганда — не главная наша печаль, — буркнул кансорнец. — Но титанисты начали кампанию против смешанной крови, и она набирает силу. Не успеем мы и глазом моргнуть, как эти полукровки и цветные укажут Легиону путь к самому сердцу Лиги. Выступая против них, титанисты выступают против нас…

— Однако эти люди видят в нас своих защитников, — вставил Собри. — Если мы их изгоним, то едва ли сможем рассчитывать на их лояльность.

— Есть еще одна сторона медали, — снова вмешался тот, кто первым высказался против. — Мы что, будем вынуждены прервать все наши связи с резервациями?

Возникла напряженная пауза, затем председатель сказал:

— Вероятно, нам в любом случае придется снизить активность в резервациях. Контроль легионеров стал таким плотным, что эти районы оказались слабым звеном во всей нашей сети. Немало наших агентов были перехвачены именно при попытках перейти границу. И даже те несчастные, кто заперт в резервациях, стали относиться к нашим намерениям настороженно.