Журнал «Если» - «Если», 2001 № 03

С этими словами Евгений Базаров порывисто встал из-за стола и удалился.

— Желаю успехов! — с иронией произнес ему вслед Павел Петрович и уже после его ухода присовокупил вполголоса: — В этом безуспешном начинании…

Опасливо заглянувшая в комнату Фенечка нерешительно спросила, не нужно ли заново разогреть самовар?

Однако ей никто не ответил.

Теперь уже для Базарова наступил черед не появляться к столу. Он сделался необычайно задумчив и мрачен, просиживая целые сутки над учебниками, вычерчивая на простой бумаге какие-то схемы. Свои биологические опыты он совсем забросил, временами забывал покормить рассаженных по банкам зеленых питомцев, о чем они незамедлительно напоминали ему громким кваканьем, раздражая Евгения сильнее прежнего. В разговоры с Аркадием, надеявшимся как-то расшевелить, отвлечь друга от тягостных дум, он почти не вступал, на его вопросы если и отвечал, то нехотя и чаще всего невпопад. Порою произносил будто в забытьи что-то непонятное вроде: «Ты мне орбиту с орбиталью не путай» или «А мы ее по перигелию, по перигелию!», а один раз проговорил, глядя за окно, на клумбу с анютиными глазками: «А обо что же тогда медведи зимою спинами трутся?» — да так и простоял перед окном без движения до самого вечера.

Примерно через две недели после описанных событий Аркадий, зайдя, как обычно, поутру в комнату к своему приятелю, не обнаружил его на привычном месте. Базарова нигде не было, только ветерок из неприкрытого окна лениво ворошил листы раскиданных по столу книг и тетрадок. Приблизившись, Аркадий с любопытством раскрыл одну из них на случайной странице, сплошь испещренной мелкими значками и рисунками.

За этим разглядыванием и застал его Базаров.

Евгений ворвался в комнату, подобно порыву свежего ветра, да и выглядел он заметно посвежевшим. С размаху хлопнул Аркадия по плечу, заголосил:

— Ты прав, брат! Засиделся я что-то. Ну да не беда, зато теперь можно сказать с теорией покончено! Да здравствует практика!

Аркадий нашел такую перемену в поведении Базарова обнадеживающей, однако позволил себе высказать опасение, которое не давало ему покоя все эти дни.

— Евгений! Ты только, пожалуйста, не смейся, а лучше просто ответь, — осторожно начал он. — Скажи, ты что же, собираешься пойти против законов природы?

Аркадий почти обличительно указал на то место в тетрадке, где была нарисована некая штуковина, напоминающая треногу — вроде той, на которую художник имеет обыкновение устанавливать мольберт, только с пятью ногами и массивным навершием в форме цилиндра — а сам с непонятным трепетом в сердце ожидал положительного ответа.

— Отчего нет? — беззаботно рассмеялся Базаров. — Хоть бы и так. Природа — не храм, а мастерская!

И, отобрав у Аркадия тетрадку, почти выбежал с нею вон из комнаты, оставив товарища наедине с его сердечным трепетом.

Под мастерскую Евгению был предоставлен сарайчик, пристроенный к птичному двору. В нем Николай Петрович, потворствуя новейшей моде, а в основном от скуки, которая неизменно становится главным врагом любого горожанина, переехавшего жить в деревню, некогда пытался разводить бойцовских петухов. Он даже выписал себе по две пары из Германии и Франции, но затея сия не увенчалась успехом: петухи в первую же ночь передрались, и те, что проиграли в драке, не прожили и двух суток, а победитель — его легко можно было узнать по обеим уцелевшим глазницам — тоже издох через неделю, от все той же скуки или от одиночества — кто знает? С тех пор и до обнаружения Базаровым у себя изобретательских способностей пристройка пустовала.

В помощники Евгению отрядили Петра, слугу из вольных, камердинера Николая Петровича — отрядили без сожалений и без ущерба для хозяйства, поскольку пользы для оного он собой не представлял, а только важничал между слугами да, желая подчеркнуть свою близость к барину, беспрестанно курил трубку. Все в нем: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы — словом, все изобличало предвозвестника грядущего (и слава Богу, грядущего еще нескоро) поколения российских панков.

Однажды, приблизившись к сарайчику-мастерской, где теперь Базаров проводил все свое время, Аркадий стал невольным свидетелем одного примечательного разговора.

— Ты как сопло примотал, дурья твоя башка? — возмущенный голос Евгения разносился далеко окрест. — Где ты видал, чтоб так сопла привязывали?

В ответ помощник Евгения только преглупо хихикал, словно его кто-то изводил щекоткою.

— Ох, барин, ох, не могу! — умолял он. — Сопло-с! Ох…

— Из чего же нам строить ступени? — раздумчиво молвил Евгений.

— Знамо из чего, — ответствовал Петр напряженным голосом, в любой момент готовый снова прыснуть от смеха, — из камня.

— Из камня… Мало, видно, пороли тебя в молодости.

— Точно так-с, барин. Мало.

— А надо было больше пороть!

Аркадий остановился перед запертою дверью сарайчика и преувеличенно громко позвал:

— Евгений! Можно мне войти?

— А, это ты? Входи! — донеслось изнутри. — Только под ноги смотри! Не наступи ни на что!

Дверь распахнулась, и Аркадий замер на пороге, не решаясь сделать шаг: тут и вправду было на что наступить… В прямоугольнике света, падавшего из распахнутого дверного проема, видно было, что весь пол тесного помещения устилали широкие листы с чертежами, на которых были разложены всевозможные предметы иногда понятного, но по большей части — совершенно неизвестного Аркадию происхожденья и предназначенья.

— Это что же, подкова? — спросил он и осторожно поднял с бумажного листа металлическую, изогнутую дугой полоску, за которой вослед тут же потянулись несколько гвоздей и пружинка от часового механизма, открывая на бумаге сделанную рукой Базарова запись: «Е равняется М на Ц в квадрате. Много — в кубе. Не забыть проверить!» И вдруг застыл как вкопанный, изумленно уставившись на некое сооружение, занимающее собой едва не четверть всего внутреннего помещения мастерской, которое он по какой-то случайности не разглядел сразу.

— Que est сеque с'est? — от волнения Аркадий перешел на французский.

Сооружение на вид было еще далеко от завершения, однако в нем без труда угадывалась та самая штуковина на пяти ногах, изображение которой Аркадий уже встречал прежде — в тетрадке приятеля.

— Это? — Евгений опустил на пол свой конец широкой коленчатой трубы, которую они удерживали вместе с. Петром, и обратил к Аркадию свое лицо, немного усталое, раскрасневшееся, но довольное. Насмешливо осклабился, видя недоуменье друга. — Это не закончено еще. Вот дней через пять приходи — тогда увидишь.

— Но позволь, как же это… Что это хоть будет? — умоляющим голосом спросил Аркадий.