Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

Меня всегда поражала широта спектра человеческих занятий, которые называются словом игра: и покер, и футбол, и дочки-матери, и…

— … и флирт, и невротические «игры, в которые играют люди», описанные Эриком Берном… Видов игр великое множество, но если пытаться искать общее в той психологической действительности, которую выражает это слово, то нам поможет определение, данное выдающимся отечественным психологом Л. С. Выготским. Он считал, что об игре можно говорить, когда существует иллюзорная ситуация, некое, не связанное с реальностью, смысловое поле со своими законами и правилами. Вот ребенок строит из песка холм, воображая, что это крепость. Мастера садятся за шахматную доску, где фигурки символизируют людей, иерархию, всю сложную систему взаимоотношений. В спортивной игре свои роли и правила: ты — нападающий, он — защитник и т. д.

— Воображение связано и с творчеством. Творчество тоже игра?

— В отечественной психологии и философии есть такая традиция: с одной стороны, пытались рассматривать игру как подготовку к труду, с другой — связывали игру с художественными видами деятельности. Это теория избытка сил, согласно которой игра дает выход свободной энергии человека.

— А известно, какие игры были первыми в истории человечества? Играют ведь и высшие животные…

— Есть принципиальное отличие между деятельностью человека и высших животных. У животных знания об окружающем мире передаются инстинктивно-биологически: в родившегося зверька как бы вложена «инструкция» о том, что опасно, а что нет, что съедобно, чего нужно избегать, а что, наоборот, преследовать. Это знание «написано на роду», в нем преимущество животного, но и ограниченность: нет возможности развития. А человеческая жизнь очень динамична, и такой способ передачи видового опыта нерационален. Поэтому, когда шел процесс антропогенеза, происходило «вытеснение» инстинктивных способов жизнедеятельности, своеобразных норм и правил. Чем их заменить? — опять же правилами, но социальными, воплощенными в культуре, предметах, идеях.

— Предметы слишком быстро меняются в ходе развития цивилизации.

— Совершенно верно. Поэтому и тип наследования меняется с органического на социальный. Люди передавали из поколения в поколение традиции, былины, мифы, ритуалы, в которых заданы какие-то отношения. У известного отечественного антрополога Я. Рогинского есть наблюдения, которые позволяют говорить о родстве между искусством и игрой. Искусство появилось из попыток моделировать человеческую деятельность, ориентироваться во взаимоотношениях. Отсюда наскальные рисунки — какое-нибудь животное, пронзенное стрелой, или ритуальные танцы… Игра имеет те же корни. Ребенок родился, перед ним стоит задача — постичь мир сложнейших взаимосвязей, взаимоотношений. Игра дает возможность моделировать ситуации, недоступные ему в реальности. К тому же цена ошибки, совершенной в жизни, может быть очень велика — травма, психологическая либо физическая, даже гибель… А в игре — всего лишь проигрыш.

— Но почему воем так нравится играть, и детям, и взрослым?

— Ну, все-таки не всем и не всегда. Игра возникает, если в реальной ситуации человек не может удовлетворить какие-то потребности, настолько значимые, что они достигают накала. Такое аффективное переживание «снимает» игра. Каждый из нас как бы имеет возможность испытать будущее, находясь в настоящем. Если переживания негативные, мы будем вести себя так, чтобы избежать этого результата; если же позитивные, нам, возможно, будет их вполне достаточно, и мы не захотим что-либо менять в действительности. В этом, кстати, опасность любых игр, и детских, и взрослых.

— Существует ли какая-то классификация игр?

— Да, и не одна, хотя все они довольно размыты. Психологи полагают, что человеческая жизнь начинается с эмоциональных игр, которые играми в полном смысле слова считать нельзя. Мама прижимает к себе ребенка, отпускает, затем опять крепко обнимает… В чем значение этого действия? Рождаясь, малыш отделяется от матери. Это большая травма, и потом всю жизнь мы несем в душе страх, связанный с потерей близкого человека. Эта простая игра помогает изживать страх: мама удаляется, но и возвращается.

Второй этап — манипуляции. Это, скорее, освоение предметов: круглое, острое, шероховатое и т. д.

Лет с четырех начинаются сюжетно-ролевые игры. Здесь уже есть правила, закреплены роли. Всем известные дочки-матери, например…

— В дочки-матери почему-то играют только девочки.

— А мальчики играют в войну (лет пять-шесть назад наши московские ребята ласково говорили «в войнушку»; сейчас дети, увы, лучше представляют себе, что такое война). Итак, почему же мальчики любой исторической эпохи, в любой социальной среде, в любой этнической группе очарованы оружием, а девочки нянчат кукол — а если все происходит иначе, то мы, взрослые, расцениваем подобное как отклонение в развитии?

На этот счет есть несколько теорий. Немецкий психолог начала нашего века Вильям Штерн объяснял это тем, что развитие ребенка зависит от сочетания двух факторов: наследственности и среды. У каждого мальчика есть потребность в самоутверждении (ее еще называют агрессивной), у девочки — потребность в материнстве, продолжении рода, столь сильная, что на психологическом уровне ее можно сравнить с инстинктом: женщина, не рассуждая, готова жертвовать собой ради ребенка.

Реализовать подобные потребности в жизни дети, разумеется, не могут. Над мальчиком стоит отец, который наказывает, предписывает и диктует. У девочки нет возможности завести семью. А потребность — аффективная! — есть, она ищет выхода. На помощь приходит фантазия и способность использовать игровые предметы и действия. В чашке ребенок может увидеть пруд, карандаш превратится в градусник. Две фигурки поставлены рядом — они дружат. Игры одни и те же, но каждый играет в них по-своему. Девочка может быть заботливой и ласковой «мамой» своим куклам, а может — крикливой, наказующей: это уже определяет семейная среда, в которой ребенок существует.

Есть иная точка зрения на эти игры: в ходе развития ребенка должно произойти присвоение половой роли. Общество задает маскулинную и феминную ориентацию (мужчина — созидатель, защитник; женщина — мать, супруга, хранительница очага). Мальчикам покупают сабли или трансформеры, девочкам — куклы, посуду, мебель, для Барби покупают жениха, потом маленького бэби…

— Недавно был юбилей куклы Барби, и я читала, что у Барби детей не бывает. Эта кукла — образец деловой и светской женщины, но не «матери семейства». Кстати, для девочек она не только предмет поклонения, но и жесточайшей самооценки: девочка мечтает походить не столько на маму, сколько на Барби.